Дина Рубина - Ангельский рожок [litres]

Деревня Эль-Гастор была рассыпана по горе пригоршней сахарно-белых домиков под черепицей нежных карамельных тонов. На каждой крыше громоздилась несоразмерно массивная каминная труба, отчего казалось, что деревня наставила в небо стволы каких-то мощных орудий.

Он приехал сюда на снятой в аэропорту машине.

Конец мая и здесь был жарким, но, по мере того как дорога, прошмыгнув мимо Ронды, стала взбираться в горы, ветерок, трепетавший в открытом окне его «фольксвагена», с каждой минутой свежел и рвался, шибая в лицо терпким запахом полыни и хвойным запахом алеппских сосен, наклонно бегущих вдоль дороги.

Ему нравился этот деревенский дом, приспособленный хозяевами под незамысловатый бизнес, – полы из мелкой серой гальки, искусно выложенной «ёлочкой» и отполированной подошвами сотен башмаков; деревянные столы, расставленные по комнате как попало; плетёные табуреты, для экономии места задвинутые под стол.

Справа от двери громоздилась такая же грубая, как остальная мебель, крашенная морилкой деревянная стойка, на которой лежал раскрытый «журнал постояльцев», куда сами же постояльцы и вписывали свои имена, настоящие и не очень. Там же стоял телефонный аппарат древнего образца, чем-то напоминавший телефон в коммуналке Зови-меня-Гинзбурга . И он действовал: то и дело один из двух мужчин, играющих в карты на внутреннем дворике, являлся на долгий пронзительный звонок, снимал трубку и отвечал на испанском, в связи с чем было неясно, кто, собственно, в данном заведении хозяин или управляющий, или хотя бы официант.

Кофе Аристарху сварила и подала пожилая женщина, не спускавшая с рук черноглазого младенца месяцев семи-восьми. Она и джезву над огнём держала, переваливая ребёнка из одной руки в другую, а кофе в гранёном стакане принесла на отлёте, отставив подальше от мальчика.

Украшением, а в холодные месяцы наверняка и центром жизни был здесь камин из розового кирпича с массивным конусом уходящей в потолок белёной трубы, с которой, блудливо ухмыляясь в рыжеватые клыки, пялилась на посетителей стеклянными глазками голова вепря.

На скамье у камина воссела та самая грузная пожилая тётка с резвым младенцем, который с неиссякаемым воодушевлением плясал на толстых бабкиных коленях, приседая, отталкиваясь, закидывая голову и хохоча, когда бабка с такой же неиссякаемой энергией утыкалась лицом в нежную шейку, губами выдувая на ней трубную зорю.

По-английски разговаривать тут было не с кем, Аристарх уже проверил, а его испанского хватило только на приветствие и просьбу о кофе, а ещё на краткий отчёт о происхождении – когда он понял, что тётка интересуется, откуда он приехал. «Исраэль! Исраэль… Джерузалем!» – огляделся и подбородком указал на небольшое крашеное распятие с измождённым от страданий, истерзанным (как всегда в Испании) Иисусом. «Там, где Он жил», – что вызвало взгляд недоуменный и слегка осуждающий.

Он сидел тут уже часа полтора, поглядывая на белёную, с синей заплатой одинокого ставня, стену дома напротив; дожидался вечера. Так они уговорились с Володей. «В дорогу выйдешь на склоне дня, – сказал тот. – Жди моего звонка».

Все гости прибывали на ферму «Ла Донайра» с утра, и сам Володя, ранним рейсом прилетев в Севилью, должен был встретить и привезти сюда своего клиента. Скорее всего, они уже на ферме, Володя принял душ, пообедал… и вот-вот должен позвонить Аристарху, «выпуская» его в дорогу.

Он готов был сидеть здесь сколько угодно, под заливистый хохот младенца и неприличные звуки, издаваемые бабкиными губами на его нежной шейке. Но минут пять назад кое-что случилось, и сейчас, стараясь сохранять незаинтересованное туристическое лицо, Аристарх напряжённо прислушивался к репликам молодой особы, по зычному зову матери сбежавшей со второго этажа, – тёмная деревянная лестница пряталась в глубине помещения. И вот эта особа как раз-таки говорила по-английски. Во всяком случае, понимала и отвечала незамысловатыми фразами.

– Нет, сеньор Манфред, он так и не приехал. Конечно, я помню его: китаец небольшого роста. Не китаец? Ну всё равно… Нет, он не звонил. Зато ему без конца звонил тот, другой ваш гость, русский, и тоже – без пользы… И очень злился, так что в конце концов мы отправили его наверх одного – он ведь уже на ферме, и не в претензии, так? А китайца нет. Ну да, не китайца… Кроме него, все гости уже на месте, правда? И та девушка с огромной бандурой тоже… Можно уже отпустить Антонио? Он боится, что Хосефу прихватит, у неё срок не сегодня завтра… Если тот приедет? Конечно, доставим, делов-то! Не беспокойтесь, сеньор Манфред, спасибо, сеньор Манфред! И хорошо вам повеселиться!

Она положила трубку, перегнулась через деревянную стойку и пронзительно что-то крикнула в глубину дома, в сторону патио, где среди кадок с буйными красно-розовыми кустами герани сидели и играли в карты те двое мужчин. Один из них, видимо Антонио, неохотно поднялся и поплёлся через комнату к открытой на улицу двери – не скажешь, чтобы он сильно волновался о родах жены; через минуту взрыкнул мотор, и чёрный джип, стоявший на углу, покатил вниз по улице.

Значит, вот какое дело: Володя не прилетел из Цюриха. Никому не позвонил, не известил ни своего «гостя», ни даже хозяина фермы, Манфреда. Это интересно… Аристарх извлёк телефон из кармашка рюкзака и набрал Володин номер… Нет, недоступен был сегодня данный уважаемый абонент. Хм. Что же случилось? Абонент так перепуган предстоящим разоблачением своего клиента перед горсткой сильных мира сего финансового, что попросту куда-то слинял? Не придумав даже убедительной и приличной причины своего отсутствия? Странно. Ведь Володя – не преступник, который только и жаждет смыться. Он человек уважаемый, при своей фирме, на покой пока не собирается. Не случилось ли с ним чего плохого? Но… в этом случае кто-то рядом непременно ответил бы на звонок. Значит, всё-таки… струсил? Струсил… Отключил телефон, чтобы впоследствии придумать убедительную отговорку. Да и придумывать тут нечего: человек пожилой, нездоровый – мало ли. Бедняга, он так боялся Пашки, Пашки-говнюка, своего Аристарха Семёновича Бугрова – голема, слепленного из глины, из снежной грязи гороховецкого огорода, из крови, пролитой в том проклятом леднике.

Аристарх неторопливо поднялся с табурета, подхватил с пола свой тощий рюкзак (сущая декорация, но без рюкзака он был бы подозрителен), расплатился за кофе и приветливо спросил у той же говорящей девушки, по какой дороге лучше выйти из деревни к горам?

– А на что вам? – спросила та. – В горы? На ночь глядя? Вы можете снять у нас комнату, это недорого.

– Да нет, я люблю ночевать на природе. Так в какую сторону?