Рэйчел Кушнер - Комната на Марсе [litres]

У Гордона был пропуск в эту часть тюрьмы, но жилые блоки и прогулочные дворы были для него закрыты, за исключением одного тюремного блока во дворе «А», 504-го, где он мог работать с заключенными из камер смертниц и карцера.

Гордон поначалу панически боялся камер смертниц, но оказалось, что они совсем не похожи на видения из его кошмаров. Он представлял себе железные решетки, средневековые картины безысходности. Но эти маленькие камеры с белыми стальными дверьми, снабженными стеклянными окошками, имели современный вид и были автоматизированы. Всего было двенадцать камер, по одной женщине в каждой, и узкая длинная комната со столами и швейными машинками за решеткой. Надзиратели открывали решетчатую дверь и пускали Гордона к ученицам, с каждой из которых он общался один на один, пока другие шили или вязали грубые коврики за столами рядом. Бетти Ля-Франс, не входившая в число учениц Гордона, всегда настаивала на разговоре с ним, а за вышиванием включала фоновую музыку на своем приемнике, который брала с собой из камеры. Эти женщины также делали поздравительные открытки, стараясь подражать фирменному стилю печатной продукции – лучшие из них напоминали открытки, продающиеся в магазинах подарков, с любезными напутствиями, набранными нейтральным шрифтом. Женщины могли свободно выходить из своих камер, пахнувших освежителями воздуха и устланных самодельными ковриками, вероятно, чтобы вызвать ощущение личного пространства и хоть какой-то пользы от их ручного труда, помимо перемалывания времени.

Они называли его голубчиком, пупсиком и красавчиком. Голубчик его вымораживал. Так называет Раскольникова старая процентщица Алена Ивановна перед тем, как он приводит в исполнение свой план и убивает ее, – во всяком случае, такое обращение выбрал переводчик романа на английский язык. Голубчик.

В карцере, располагавшемся над камерами смертниц, не было общей комнаты, и женщины не имели возможности для общения, кроме перекрикиваний. Они орали друг другу из камеры в камеру, дразнили надзирателей и просто шумели, чтобы как-то отвлечься. Гордон ждал в маленьком кабинете, пока к нему не приводили очередную ученицу, звеневшую цепями, и сажали в клетку, чтобы он провел урок. Именно так он познакомился с Роми Холл, которая теперь училась в его классе. Что он сразу отметил в ней – она смотрела ему в глаза. Многие из этих женщин смотрели ему в плечо или за спину. Они всячески избегали встречаться с ним взглядом. К тому же она сохранила привлекательность, несмотря на обстоятельства. Широко поставленные зеленоватые глаза. Губы бантиком, как говорят про такие, верхняя соблазнительно нависает над нижней. Ее губы как бы говорили: верь этому лицу. Но лицо говорило: я не то, чем кажусь. У нее была правильная речь, и читала она выразительно. Впрочем, ему не было дела до этого. Как не было дела ни до какой из женщин Стэнвилла.

Второй раз он увидел ее в одной из клеток, которые надзиратели называли вольерами, для прогулки заключенных карцера. Путь в блок 504 проходил мимо клеток, и инстинкт подсказывал ему не смотреть на женщин в этих зарешеченных коробках. Но Холл обратилась к нему так привычно, словно женщина на остановке, которая просит прикурить или спрашивает, когда придет следующий поезд.

Ему нравилось видеть ее в своем классе. Она прилежно читала. Многие из учениц, как думал Гордон, были недалекими, говорили на фене и смеялись над ним, но эта казалась вполне адекватной. Приговоры этих женщин выходили за границы его понимания – ПБПО, то есть пожизненное заключение без права досрочного освобождения, а то и несколько пожизненных. Даже одно пожизненное заключение ему было сложно осмыслить.

Он раздавал им ксерокопии книг, вроде «Джулии из племени Волков» и сочинений Лоры Инглз-Уайлдер, но не говорил им, что это детские книги, и ему было не важно, нравилось ли этим женщинам читать их. Он считал, что только такие книги они и могут осилить, если многие из них даже не окончили среднюю школу. Они писали округлыми печатными буквами, словно девочки-подростки. Даже мужеподобная Лондон, которую все называли Конан, писала такими же буквами. Лондон была умна, это не вызывало сомнений. Она ничего не читала, но веселила других, что значило немало.

– А бюст — это единственное число? – спросила Лондон.

– Наверно, смотря чей, – сказала другая ученица.

– Бюст Джонс. Напоминает название приключенческого фильма. Лейтенант Джонс и бюст судьбы.

Джеронима Кампос, старая индианка, на всех уроках рисовала в блокноте. Гордон подумал, что она, возможно, не умеет читать или писать. Однажды после урока он спросил ее, что она рисовала. Он решил, что если она признается, что не умеет писать, он предложит ей частные занятия.

Она сказала ему, что рисует портреты, и показала блокнот. На каждой странице был рисунок и имя под ним. Она умела писать. Но на рисунках были не лица, а беспорядочные цветные штрихи. «Это вы», – сказала она, показав на черные штрихи с грязно-синим пятном.

Когда его класс обсуждал одну из глав «Рыжего пони» Джона Стейнбека, женщины стали говорить о горах в книге и о тех, что они видели из тюремного двора. Горы, похоже, внушали им страх, что удивило Гордона. Он-то думал, что горы для них должны символизировать свободу, как зримый образ природного царства.

– Там нужно сражаться с медведями, – сказал Конан. – Здесь хотя бы зверье помельче. Зверье и гнилье. И я знаю, что могу победить .

Когда они дошли до третьей главы, «Обещание», про Нелли, беременную кобылу, одна из женщин подняла руку и сказала, что когда она рожала, ее живот принял форму сердца.

– Разделился надвое, – сказала она, – как у лошади, и даже врач подтвердил, что лошадиная матка по форме как сердце.

Они читали главу вслух. При упоминании свиней одна ученица сказала, что сестра написала ей из каталажки в Аризоне, что у них там газовая камера, куда раз в месяц, в воскресенье, помещают свинью, чтобы проверить машину.

Гордон попытался вернуть разговор к книге. Какое обещание дал Билли Бак?

Девушка, сестра которой написала, как травят газом свиней по воскресеньям, сказала, что когда свинья «идет вверх по трубе», по всему двору расходится запах.

– Пахнет, как цветущий персик, – сказала она. – Так мне сестра сказала.

Роми Холл подняла руку. Она сказала, что Билли Бак пообещал мальчику, Джоди, здорового жеребенка. Перед этим Билли Бак пообещал присмотреть за рыжим пони, и пони умер. Так что это новое обещание подарить мальчику здорового жеребенка было шансом для Билли Бака показать, что он человек слова.

Гордон спросил, сдержал ли он обещание.

Роми сказала, что в этом заключалась загвоздка истории. Формально да, но, чтобы кобыла родила жеребенка, ему пришлось убить ее. Он убил кобылу, чтобы спасти увечного жеребенка. Он размозжил ей череп молотком, и это был дерьмовый способ сдержать обещание. Кобыла могла бы родить других жеребят, не увечных, но ей пришлось умереть потому, что один ковбой решил всем показать, что он человек слова.