Рэйчел Кушнер - Комната на Марсе [litres]

Он приобнял ее одной рукой за плечи, как бы говоря: «Я знаю, у тебя был план насчет Мексики и моего убийства, но нам не так уж плохо вместе, а?» Время для встречи с Бо и Дж. Д. безвозвратно утекало. Вена было понадеялась, что они, возможно, не сумели выбраться из тюрьмы. Но что, если они придут за ней?

Она пролежала всю ночь без сна, вздрагивая при каждом звуке. Марк храпел как идиот, без малейшего понятия о нависшей над ним опасности. Но он был простой человек, и именно поэтому она когда-то и полюбила его, а затем стала презирать по той же причине, а теперь снова прониклась к нему. Она прижалась к его широкой спине и стала молиться о своем спасении, за себя, и за Мака, и за каждую малость в своей жизни, которую она не умела ценить.

Дж. Д. Джосс и Бо Кроуфорд разделились. Дж. Д. забрался в заброшенный дом, наелся несвежей еды, напился несвежей воды, обделался, как маленький, и оставил следы.

Его поймали почти сразу, пьяного, искусанного насекомыми, с рюкзаком, в котором была недоеденная упаковка печений «Орео» и молоток.

Бо удавалось скрываться десять дней. Он стал легендой в маленьких фабричных городках в заливе Сан-Паоло, в одном из которых вырос Гордон Хаузер. Позже власти закрыли старый изолятор в Мартинесе. И построили новый. Современный, по последнему слову техники. Чтобы больше никаких побегов.

Во время десяти дней охоты за беглецом на местную радиостанцию позвонила женщина. Она жила на окраине Крокетта и увидела, как Бо Кроуфорд выходит из-за деревьев, вблизи рельсовых путей. Она сказала, что направилась к нему без страха и попыталась поймать его взгляд, чтобы он знал . Гордон отлично помнил это. Ее голос по радио.

Я хотела, чтобы он знал.

Что эта женщина хотела, чтобы он знал? Гордон задумался об этом, вспомнив этот эпизод много лет спустя, после того как услышал новость о бунте в Стэнвилле и о побеге Роми Холл.

Что та женщина сказала беглецу у железной дороги? И что она знала?

Что Бо Кроуфорд жил на свете. Что он был в бегах. Она увидела его и захотела, чтобы он тоже увидел ее. Она желала пойти на риск. Он был опасным человеком и, возможно, вооруженным, а она бесстрашно стояла у него на виду. Она смотрела прямо на него. Если бы он ответил ей взглядом, он бы узнал, что она знает, что у него нет права находиться на этой земле, на свободе.

Ты от них не уйдешь.

Вот что она хотела сказать ему своим взглядом.

Одно из следствий единения с природой – это развитие твоих чувств. Не в том смысле, что у тебя обостряются слух и зрение, а в том, что ты становишься внимательнее. Живя в городе, ты бо́льшую часть времени углублен в себя. Твой внешний мир полон посторонних картин и звуков, и ты привыкаешь отсекать бо́льшую их часть от сознательного восприятия. Но, живя в лесу, ты замечаешь, как твое сознание раскрывается вовне, навстречу внешнему миру. Ты намного более сознателен в отношении происходящего вокруг. Ты знаешь окружающие звуки: вот щебечет птица, вот жужжит слепень, это убегает испугавшийся олень, а это шлепнулась сосновая шишка, сорванная белкой. Если ты слышишь звук, который не можешь определить, это сразу настораживает тебя, даже если он настолько слабый, что его еле слышно. Ты замечаешь неприметные вещи на земле, такие как съедобные растения или следы животных. Если здесь прошло человеческое существо, оставив хотя бы малейший след, ты наверняка заметишь это.

Курт Кеннеди проснулся с двумя пустыми бутылками из-под розового вина и с больной головой. Стюардесса – он понимает, что их так больше не называют, но не может привыкнуть к «бортпроводницам», – так или иначе, эта сука унесла его выпивку, пока он спал. Не розовое, которое было в рюкзаке между его колен, а ром с колой, который он заказал и оставил недопитым, а это был международный рейс. Выпивка была бесплатной, и ты пил, сколько хотел, и никого это не волновало. Тебя не должны ограничивать. Он включил сигнал вызова над своим местом. Он собирался потребовать новую порцию, потому что не допил ту, что она унесла. Пришла стюардесса и сказала, что унесла его напиток потому, что он спал. Он сказал, что как раз напиток и помог ему заснуть, и поэтому он снова требовался ему.

Она низко наклонилась к нему:

– Мы с вами знаем, что это глупое правило, но пассажирам нельзя приносить на борт свое вино.

Пыталась умаслить его этим «мы с вами». У меня есть план, как провести время, когда слезу с этой птички, и тебя я с собой не возьму, старушка.

Ей было, наверно, сорок. Вообще-то она была приятной дамочкой, и сорок лет его не смущали. Курту было пятьдесят четыре. Женщины его возраста, сама мысль о них, вызывали у него тошноту. Хотя временами что угодно вызывало тошноту. Иногда его тошнило просто так. Он чувствовал себя не очень. Он всю ночь не ложился в Канкуне, и на его руке стояли печати порядка десяти ночных клубов. Вторую половину ночи он даже не помнил. Он помнил, как садился в чей-то джип, к кому-то даже старше и пьянее, чем он сам, и этот тип никак не мог выехать с парковки – только таранил переднюю машину, а затем заднюю и опять переднюю, пока Кеннеди не рявкнул ему перестать и не вылез из джипа, но что было потом? Он не знает. Он проснулся у себя в «Новотеле» в обоссанной одежде.

По крайней мере, он не опоздал на самолет. И даже успел принять душ, поскольку, как всякому известно, душ смывает с тебя всю гадость и приводит в форму перед дорогой. Его вырвало в раковину, из которой несло метаном. Люди ни хрена не могут сделать. Не могут даже проветрить водопровод.

Он купил в аэропорту вино потому, что мог, и еще потому, что хотел, чтобы у него была своя выпивка в самолете. У него начиналась клаустрофобия, если он сидел и ждал, пока ему принесут что-нибудь. При виде того, как тележка с напитками стоит впереди без движения, у него во рту пересыхало хуже, чем в Долине Смерти, а из-за лекарств у него во рту и без того было сухо. Он не собирался ждать, он собирался принести с собой в самолет свою выпивку, на долгий рейс из Канкуна в Сан-Франциско. Он принес две бутылки и кофейный стаканчик. Открыл одну у входа на посадку и стал наливать, не вынимая из рюкзака, как будто это был сок, проложив бутылки футболкой, чтобы не звякали.

Он бы не сказал, что нагрузился, когда сел в самолет. Он только начал расслабляться. В Канкуне он все время был на грани.

Предполагалось, что это отпуск, но каждую минуту он спрашивал себя, хорошо ли ему, и не мог решить, и это вызывало в нем тревогу, так что он принимал очередной клонозепам и ложился или вставал и шел в бар или гулять по песку, но ему жгло ноги, и он был вынужден признать, что пляжный отдых не для него и больше всего ему хочется вернуться домой и пойти в «Комнату на Марсе», чтобы увидеть Ванессу и посадить ее себе на колени. Это был единственный известный ему способ обрести мир в душе.