Пер Лагерквист - Избранное

Сделав свое дело, он вышел за городской вал, в ночь, где уже не было никакого человеческого жилья. Там он сбросил плащ и остался нагим. И, развернув крылья, ангел поднялся в широко распахнутую тьму.

Проснувшись утром, люди удивились, обнаружив на каждом доме крест. Но они вовсе не испугались. Интересно, говорили они, как это произошло и почему. Они потолковали об этом, как обычно, прежде чем разойтись по делам. С чего вдруг везде вырезали знак, и без того всем хорошо известный! Будто нельзя напомнить о вещах более важных.

– Мы и сами знаем, что умрем, – говорили они.

Жил-был принц, и отправился он однажды на войну, чтобы завоевать принцессу несравненной красоты, которую любил больше всего на свете. Рискуя жизнью, отвоевывал он пядь за пядью и, сокрушая все на своем пути, продвигался по стране. Ничто не могло остановить его. Принц истекал кровью, но, не щадя себя, снова и снова бросался в бой. Среди самых доблестных рыцарей не было ему равных. Воинский пыл его был так же благороден, как и черты его молодого лица.

Наконец он достиг стен города, где в роскошном дворце жила принцесса. Горожане не смогли оказать принцу сопротивления и были вынуждены просить пощады. Ворота распахнулись, я принц въехал в город как победитель.

И когда принцесса увидела, какой он гордый и прекрасный, когда подумала, сколько раз он рисковал ради нее жизнью, она не смогла устоять и подала ему свою руку. Принц преклонил колени и осыпал ее руку горячими поцелуями.

– Невеста моя, вот я и завоевал тебя! – воскликнул он, сияя от счастья. – Я сражался только за тебя, и ты наконец моя!

И он предложил ей в тот же день обвенчаться. Весь город принял праздничный вид, и свадьбу справили со всей торжественностью и великолепием.

А когда вечером принц пожелал войти в опочивальню принцессы, его встретил у дверей достопочтенный старец, управляющий королевским дворцом. Вручая молодому победителю ключ от королевства и золотую, усыпанную драгоценными камнями корону, он склонил свою белоснежную голову и сказал:

– Властелин, вот ключи от государства, вернее, от его казны, все сокровища которой отныне принадлежат тебе.

Принц нахмурил лоб:

– Что ты говоришь, старик! Мне не нужны твои ключи! Я сражался не ради презренной выгоды, а чтобы завоевать любимую, ибо она – единственная для меня ценность на земле.

Старик ответил:

– Но ты завоевал и ключи, мой повелитель. Ты не можешь от них отказаться. Отныне ты должен также властвовать и оберегать сокровища своего королевства.

– Ты, видно, не понимаешь, что я говорю! Не понимаешь, что можно сражаться и победить, не требуя при этом никакой награды: ни славы, ни золота, ни королевства, ни даже могущества, а только счастья. Верно, я победил, но я не требую ничего, кроме возможности счастливо жить с той, дороже которой для меня ничего нет на свете.

– Да, властелин, ты победил. Ты воевал как храбрейший из храбрых, не щадя ничего на своем пути, оставляя за собой опустошенную землю. Ты добился своего счастья. Но, повелитель, другие лишились его. Ты победил, и поэтому все теперь принадлежит тебе. Перед тобой великая страна – плодородная, но истощенная войной, могущественная, но разоренная, богатства ее несметны, а нищета беспредельна, и с радостью соседствует печаль. Отныне все это – твое. Ибо тому, кто завоевал принцессу и счастье, принадлежит также страна, где она родилась; он должен управлять страной и оберегать ее.

Принц слушал, мрачно потупясь и беспокойно играя рукоятью меча.

– Я принц счастья, и только! – вспыхнул он. – И не желаю быть никем иным! Если ты станешь на моем пути, я призову на помощь мой добрый меч.

Но старец поднял руку и испытующе, с мудрым спокойствием посмотрел на юношу. Принц отступил.

– Повелитель, ты больше не принц, – смиренно сказал старик. – Ты – король.

И он возложил своими старческими руками корону на голову принца.

Молодой властитель стоял безмолвный и взволнованный. С короной на голове он выглядел еще более мужественным... Исполненный сознания своей власти на земле, в глубокой задумчивости вошел он к своей любимой, чтобы разделить с нею ложе.

Венчание Юнаса и Фриды назначено на четыре часа, и гости уже прибывают в домик на краю станционного поселка, где готовится торжество. Подкатили повозки с хутора, где у Фриды остались дальние родственники, у Юнаса-то нет родни. И из поселка пришел кое-кто – всего, пожалуй, человек пятнадцать наберется.

Погода прекрасная, и мужчины остаются на дворе, прогуливаются по садику, подходят друг к другу, стоят, разговаривают. Оглядывают дом со всех сторон, будто осмотр производят. На восточном фронтоне над небольшой дверью поблекшая вывеска: «Рукодельная торговля Фриды Юханссон». «Н-да. Стало быть, сегодня Фриду выдаем. Ну что ж». Больше они об этом ничего не говорят, но про себя, уж верно, что-нибудь думают.

Правду сказать, чудная история с этой свадьбой, да ведь выпить-закусить дадут, как заведено, отчего ж и не прийти, раз пригласили. Ну, пора, видно, в дом заходить.

Жених стоит на крыльце. Он приземистый, невзрачный, со светлыми висячими усами и не сходящей с лица счастливой улыбкой, улыбается он не переставая. Глаза ясные и добрые, какие-то будто благодарные, и он то и дело моргает, словно желая хоть ненадолго от всех спрятаться. Голову он почти все время держит чуть набок, как бы прислушиваясь. По виду он славный малый, тут ничего не скажешь. Юнас Шлагбаум зовут его здесь, хотя настоящее имя его Юнас Самуэльссон, – так повелось еще с той поры, когда он в молодые годы часами простаивал у переезда через железную дорогу, поджидая, не высадится ли кто у них на станции, кому надо помочь с багажом, и он довольно долго этим занимался, прежде чем взялся за приличную работу. Но теперь он давно уж служит носильщиком при станционной гостинице, так что ему по чину положено стоять у этого самого шлагбаума. Такое его ремесло. Хотя сегодня он ведь женится на Фриде, так что мудрено теперь сказать, кто он есть или кем собирается быть, в лавке ли станет подсоблять, когда нужда случится, или, может, вообще ничего больше делать не будет. Кто ее знает, Фриду, какие у нее планы, и опять-таки сколько у нее деньжонок прикоплено. Никому о том не ведомо, ни одной душе. Может, и немало. Но отчего бы ей и не оставить его там служить, дело-то для него вполне подходящее. Он ведь не сказать чтобы очень расторопный.

Родственникам не особо по нраву, что Фрида ни с того ни с сего надумала выйти замуж, и чему ж тут удивляться. Их не то беспокоит, как теперь сложится ее жизнь, это уж не их забота. Но в ее годы – что за надобность замуж выходить? Ни к чему это, по их разумению. И сколько-то нибудь она, верно, сумела подкопить. Им об этом, правда, ничего не известно, они в это мешаться не хотят. А коли уж ей приспичило, так ладно бы другого кого взяла, а то этого Юнаса. Хотя выбор-то, понятно, невелик. Ну, может, и так, а все же Фрида им родней приходится, из приличной семьи. Вот и чудно, что она на такого польстилась. Да пусть, конечно, дело ее. Она же сама захотела, стало быть, все хорошо. Так-то он добрый, душевный человек, и смирный. Это всякий подтвердит. Тут уж ничего не скажешь.