Диана Машкова - Я – Сания [история сироты] [litres]

Оказалось, что Анджела ровно на двадцать лет старше меня, то есть она ровесница моей мамы. А еще у нее есть сын, он практически моего возраста, чуть-чуть помладше. И, может быть, по этим причинам, а может, по каким-то другим, но мы очень быстро нашли общий язык. Она страшно удивилась, что я читаю книги. Другие выпускники детских домов успели снять с нее розовые очки, она уже знала, что ребята предпочитают более опасные развлечения. Что никто из них не стремится работать. Что большинство учатся – точнее, числятся в учебных заведениях – только ради того, чтобы получать сиротскую стипендию. А те, которые не удерживаются и там, встают на биржу труда ради пособий. Для Анджелы я стала первым исключением из правил. По мне, конечно, тоже было заметно, что я выросла не в семье и у меня серьезные нарушения привязанности. Но Анджелу поражало то, что я не похожа на других сирот. Не увлекаюсь ни сигаретами, ни алкоголем, ни наркотиками, ни сексом – ничего этого вообще в моей жизни нет. Зато я хочу чего-то добиться.

Мы с ней много общались в «ВКонтакте», виделись тоже часто: гуляли, разговаривали. И вот однажды, наверное, через полгода после нашего знакомства, мы шли по улице, и она вдруг взяла меня за руку! Легко и просто, как будто так надо. Для меня это было словно удар током – от волнения я покрылась холодным потом, а внутри стало твориться что-то невероятное. Во мне проснулось неожиданное и новое ощущение. Я раньше ходила за ручку только с детьми – когда нас строили парами в детском доме или доме ребенка. И то всегда страшно стеснялась этого, потому что у меня моментально потели руки. А взрослые не брали меня за руку никогда! Если воспитательница вела к врачу или еще куда-то, то она хватала за запястье – словно сковывала наручником. И так тащила, куда ей надо. Да и это было редкостью, обычно к нам, сиротам, не прикасались.

И вот я иду с Анджелой за руку, ладонь горит, мысли скачут: «Забрать или оставить?» Если вытащу ладонь, вдруг она обидится? Но и так тоже плохо, нельзя – пальцы уже все мокрые, скользкие. Мы идем, продолжаем разговаривать, а я спотыкаюсь на каждом слове и пылаю огнем. Первое в жизни нежное прикосновение взрослого человека! Не шлепок, не толчок, не медицинская процедура. Господи, как это так?!

С того момента каждый раз, когда мы оказывались с Анджелой рядом, во мне будто включалась центрифуга, которая выворачивала все внутри наизнанку. Я называла это ощущение «стиральной машинкой». Душа начинала трепетать и бурлить, крутиться и выходить из берегов. Я не знала, что это такое. Приятное и одновременно тревожное чувство. И, конечно, мне снова хотелось спрятаться от него, закрыться. Я думала: «Ну вот, еще и это! Что мне теперь делать? Как быть? Я боюсь». А Анджела как ни в чем не бывало снова и снова брала меня за руку – при каждой встрече. И раз за разом я ощущала в себе что-то новое, удивительное. Приятный вихрь врывался в меня с ее прикосновением.

Кажется, мои чувства именно в тот период проснулись. Первые робкие эмоции от общения с другим человеком. Я ощущала себя в них инопланетянином.

Анджела еще и подливала масла в огонь – говорила со мной на странные темы.

– Вот у тебя есть Эсланда Борисовна, – рассуждала она, – значит, ты принадлежишь ей.

– Нет, – возмущалась и спорила я, – я никому не принадлежу! Эсланда Борисовна – просто мой лучший друг.

И это действительно было так. Она никогда не вставала по отношению ко мне на позицию матери. Да и куда бы она могла уместиться?! У меня и сердце, и душа были заняты собственной мамой.

– Понимаешь, ребенок всегда чей-то, – не унималась она, – сын или дочь.

– Нет, – не соглашалась я, – я этого не понимаю!

Я многого не понимала тогда и тем более не могла объяснить другому человеку, что со мной происходит. А для нее было нормально вести себя со мной как с дочерью. Конечно, я уже выросла, но энергия матери исходила от этой женщины мощным потоком. Она стала для меня наставником, старшим другом, а главное – воплощением материнской любви. Новая роль дочки, которую не задумываясь дала мне Анджела, выбивала у меня почву из-под ног. Мне нужно было справляться с незнакомыми чувствами. И это оказалось непросто, приходилось сворачивать горы внутри себя, чтобы учиться принимать любовь. А Анджела, как я узнала много лет спустя, даже не догадывалась, сколько всего я испытывала с ней рядом. Она любила меня как дочь и не подозревала, что внесла такую сумятицу в мою жизнь. Для нее наши отношения были естественными. Для меня они стали прорывом.

Благодаря тому, что Эсланда Борисовна подготовила почву, благодаря тому, что я потеряла идола в лице собственной матери, отношения «мать и дитя», наконец, стали возможны. Во мне завязывался сумасшедший коктейль эмоций! Начала появляться ревность. Я научилась скучать. Меня тянуло к этой женщине, как к матери. И я понимала, что не смогу рассказать Эсланде Борисовне всего, что ощущаю, когда общаюсь с Анджелой. Не смогу поделиться тем, что творится у меня внутри. Анджела, сама того не подозревая, настойчиво ломала внутреннюю стену, которую я долго строила вокруг себя, чтобы оказаться в безопасности. Чтобы меня не могли ранить другие люди. Особенно – взрослые. Тем более – женщины. Мне казалось, она идет напролом, как танк! Хотя – теперь я уже понимаю это – она вела себя как обычный человек, которому я небезразлична. Только мое тело, моя душа, никогда не знавшие материнской любви, ощущали ее поведение как взлом. Мне было тяжело принять такую открытость. Тяжело говорить на откровенные темы. Невозможно обсуждать и называть свои чувства. Как я могла все это делать, если у меня никогда не было по-настоящему близких отношений?

Мне кажется, одна только Эсланда Борисовна в тот момент все видела и все понимала. Просто, как обычно, не лезла ко мне в душу. Она ждала, когда я созрею и сама ей все расскажу. Так и вышло. Правда, о тех чувствах, которые испытала благодаря знакомству с Анджелой, я смогла рассказать только через четыре года.

И еще на примере отношений с Анджелой я усвоила, что с людьми надо все проговаривать очень четко. Если не делаешь этого, не объясняешься, жди проблем. Раньше я молчала, мне казалось, что взрослые на то и взрослые – они сами должны все знать. Меня научил этому опыт жизни в системе. А оказалось, нет! Они не могли понять, что со мной происходит, ведь они были другими, жили в другом мире, у них был другой опыт. Они никогда не находились в шкуре ребенка-сироты.

Однажды зимой, в каникулы, я спросила Анджелу: «У вас есть планы на меня на время праздников?» Обычно мы заранее все оговаривали, когда и куда идем, чтобы обеим было удобно. Тем более в те дни я подрабатывала на елках, делала детям аквагрим. Анджела ответила: «Нет». – «Точно нет?» – помню, специально переспросила я. «Нет», – подтвердила она. Ну, нет так нет. И шестого января я поехала к Эсланде Борисовне. Там и выяснилось, что вся семья собирается навестить бабушку и меня они берут с собой. После семейного праздника все остались с ночевкой. На следующий день, седьмого января, я приезжаю в Москву, и Анджела устраивает мне скандал. Оказывается, у нее были планы на меня! Оказывается, я должна была это по умолчанию понимать! Но я-то откуда знаю, что есть какая-то там традиция собираться самым близким людям перед Рождеством и что-то там вместе делать? У меня же этого не было никогда! Какой еще Сочельник? Я в жизни о нем не слышала! В ответ на ее претензии я в тот раз страшно завелась. «Если вы мне будете рассказывать, – кричала на нее, – то я буду знать! Нет у меня этих знаний! Я никогда не жила в семье! И про семейные ваши традиции я ничего не знаю!» В общем, у нас случился страшный конфликт. Поначалу она обиделась, но потом с улыбкой сказала: «Ты, оказывается, и кричать умеешь?» После этого мы стали все друг другу рассказывать, заранее говорить, есть какие-то планы или нет. Но разные мелкие недомолвки возникали довольно часто.