Юрий Коваль - Избранные произведения в одном томе

Пролежавши так с минуту или две, кое-кто стал шевелиться. Один нетерпеливый махнул веником, но тут же на него закричали:

— Погоди махаться! Дай подышать!

И снова все дышали — кто нежно, кто протяжно, кто с тихим хрипом, как кролик. Нетерпеливый не мог больше терпеть и опять замахал веником. От взмахов шли обжигающие волны.

— Ты что — вентилятор, что ли? — закричали на него, но остановить нетерпеливого не удалось.

А тут и Батя подскочил и, разрывая головой огненный воздух, крикнул:

— Поехали!

Через две секунды уже вся парилка хлесталась вениками с яростью и наслаждением. Веники жар-птицами слетали с потолка, вспархивали снизу, били с боков, ласково охаживали, шлёпали, шмякали, шептали. Престарелый Батя орудовал сразу двумя вениками — дубовым и берёзовым.

— А у меня — эвкалиптовый! — кричал кто-то.

— Киньте ещё четверть стаканчика, — просил Батя. — Поддай!

Кожа его приобрела цвет печёного картофеля, и рядом с ним, как ёлочная игрушка, сиял малиновый верзила в зелёной фетровой шляпе. Себя я не разглядывал, а Крендель из молочного стал мандариновым, потом ноги его поплыли к закату, а голова сделалась похожей на факел.

От криков и веничной кутерьмы у меня забилось сердце, от близости Мони стучало в ушах. Я схватил Кренделя за руку и потянул по лестнице вниз.

— Давай ещё погреемся, — ватно сипел Крендель, кивая факельной головой, но я всё-таки вытянул его из парилки под душ.

Быстро обмывшись, мы вернулись в раздевальный зал и притаились на тронах. Я волновался и только надеялся, что Моня не сразу заметит пропажу. Но он заметил. Сразу.

Распаренный, как морковь, он вышел из парилки, глянул на трон, и ноги его подкосились. Он упал на колени и заглянул под трон.

— Пространщик, — шепнул он, — пропажа!

— Чего такое? — подбежал Мочалыч и, не размышляя, тоже встал на колени, заглядывая под трон.

— Товарищи, пропажа, — шептал Моня, шевелил дрожащими губами и стремительно натягивал кожаные трусы и жилет.

Взгляд его прыгал по раздевальному залу в поисках брюк и вдруг наткнулся на древних римлян, которые выходили из парилки. Подозрительная молния вылетела из его глаз.

— Где брюки, Лысый?! — крикнул Моня, подбегая к Тибуллу.

Поэт оторопел:

— Какие брюки?

— Пропажа, товарищ! — пояснил Мочалыч.

Тибулл подлетел к своему трону, схватил собственные шоколадно-вишнё-вые брюки, махнул ими, как вымпелами.

— Эти?! — крикнул он на весь зал. — На! Бери! На! Нужны мне твои брюки! У меня восемь пар в гардеробе!

— А у меня знаешь сколько? — воскликнул Тиберий, не желая отставать от поэта. — Знаешь, сколько у меня пар?

— Постойте, — влез Мочалыч. — А ботинки целы?

— Ботинки? — туповато повторил Кожаный. — Не знаю, где ботинки.

Между тем ботинки он давно уж успел надеть. Он вообще оделся с ног до головы, и только одной важнейшей детали не хватало, чтоб завершить его человеческий облик.

— А знаешь, сколько у меня ботинок? — продолжал наседать Тибулл, но Кожаный отмахнулся и вдруг подошёл ко мне, развернул пальцами простыню.

— Может, ты видал, кто взял мои брюки?

Сердце моё стукнуло в последний раз. Я высунулся из простыни, выставил голову, как под топор палача.

«Я не знаю, кто взял ваши брюки», — хотел сказать я и не мог. В этой истории мне была отведена только одна фраза. Одна-единственная. А большего, как ни крути, я сказать не мог.

— Ещё бы, — сказал я, и топор взлетел над моей головой.

— Подкидыш! — сказал Кожаный. — Подкидыш, собака такая!

Со свистом топор рассёк воздух и отрубил мою голову. Голова покатилась по полу в мыльный зал, но Моня ловко поймал её за уши.

— А ну отпусти его! — крикнул Крендель, вскакивая с места.

— Кто? — крикнул Кожаный. — Ты? Подкидыши!

И он протянул руку, чтоб схватить Кренделя, но тут послышался сухой и официальный голос:

— Гражданин! Ваши документы!

Прямо по плечу Моню барабанил пальцами Перегретый с дубовым веником на голове.

— Чего? — сказал Кожаный, резко оборачиваясь. — Чего такое?

— Документы! — повторил Перегретый и сделал мизинцем особенный жест, каким обычно требуют документы.

Кожаный окаменел. В голове его с огромной силой столкнулись два неожиданных факта: пропажа брюк и требование документов.

— Как же так, — сказал Кожаный, отступая на шаг, — у меня украли брюки, и у меня же требуют документы.

На щеках его вздулись желваки, в голове метались тревожные мысли, которые я читал примерно так: что это за человек с веником, почему требует документы и, главное, имеет ли право требовать их? Веник на голове говорил, что никакого права у Перегретого нет, но, может, этот Перегретый вовсе не Перегретый, а Переодетый и под веником — форменная фуражка?!

— Если не предъявите документов, придётся вызвать милицию, — сказал возможный Переодетый.

— Да, да, надо вызвать милицию, — подтвердил неожиданно и Тибулл, злопамятно глядя на Моню.

— Какая милиция, что вы, ребята! — заволновался Мочалыч. — Ботинки здесь, сейчас брюки найдём.

— Пускай покажет документы, — настаивал Тибулл. — Вот, например, мои документы, и я могу их показать.

— Успокойся, успокойся, — оттягивал поэта Тиберий. — Не лезь, убери документы.

— Ну нет, кто я без документов? — упрямился Тибулл. — Я всегда боролся за правду и сейчас буду бороться. Пускай покажет.

Вокруг стал собираться банный народ. Голые короли подымались со своих тронов, прислушивались к разговору.

— Какие в бане документы! — крикнул кто-то. — Кожа да мочало!

— В бане все голые!

— У нас нос — паспорт!

— Нету документов, — сказал Кожаный, чувствуя поддержку. — Они в брюках.

— Проверим, — неожиданно сказал Перегретый, подошёл к аптечному шкафчику и вытащил брюки.

Кожаный крякнул и бросился к нему, но Перегретый ловко взмахнул простынёй. Она распахнулась, накрыла Моню и Перегретого и на глазах превратилась в белого медведя.

Медведь ворчал. Качаясь, постоял он на четырёх лапах и лениво лёг на пол.

Банные короли охнули, вскочили на своих тронах, стараясь через спинки разглядеть, что происходит. Тиберий и Тибулл поджали ноги, завороженно глядя на белого медведя, который ворочался на полу.

— Береги инвентарь! — крикнул Мочалыч, подбегая было к медведю, но тот ринулся на пространщика, зацепил его и сшиб с ног, а сам стукнулся задом в стену, затрещал и развалился на две половины.

Из разорванной шкуры выскочили Моня и Перегретый. Но, конечно, это был уже не Перегретый, и даже не Переодетый, а просто Одетый с ног до головы.

В кепке и в костюме, в брюках, закатанных выше колен, у стены стоял Василий Куролесов. В одной руке он держал веник, в другой — чёрные хромовые брюки.