Маша Трауб - Бедабеда [litres]

– Мам, у нас в роду были шизофреники или сумасшедшие? Может, самоубийцы? Или женщины, считавшиеся ведьмами, на худой конец? Ну не считая твоих родителей. – Людмила Никандровна не особенно рассчитывая на честный ответ. Мать никогда не рассказывала ни про свою семью, ни про семью своего мужа. Про то, что ее дед был доносчиком, считай убийцей, а бабушка покончила жизнь самоубийством, Мила узнала не от матери, а от соседки. Баба Маша дружила с бабушкой Милы, и именно она рассказала ей эту историю. Про деда упомянула вскользь, лишь сообщив, что он убил целую семью. Зато про бабушку Мила узнала от бабы Маши много – что та была удивительной красавицей, честной, доброй. И никто понять не мог, почему она выбрала себе такого мужа. Ошиблась и поплатилась за это жизнью.

– Опять ты у бабки Маши крутилась во дворе? – ругалась мать. Она соседку терпеть не могла.

– А правда наш дедушка целую семью убил? А это как? – спросила мать маленькая Мила.

Мать надавала ей ремнем и запретила заходить на участок к бабе Маше. Мила плакала от обиды и непонимания, за что ее наказали. И она точно знала, что мать наврала – никакая баба Маша не выжившая из ума старуха, которая всякий вздор несет. Мила все равно тайком бегала к соседке, считая ее единственным близким человеком в их поселке. Когда Миле нужно было что-то решить или посоветоваться, она всегда бежала к бабе Маше. И жалела только об одном – что баба Маша умерла тогда, когда Мила особенно в ней нуждалась. В тот момент, когда она стала играть в волейбол и делать успехи.

Но тот давний случай прочно засел у Милы в голове. Больше она не спрашивала мать о дедушках, бабушках и других родственниках. И вряд ли бы спросила, не начнись вдруг у Насти на пустом месте истерические припадки.

– Сумасшедших не было. Несчастных много, – вдруг ответила мать. – Тетя Надя, родная сестра моей мамы, твоей бабушки, попала в аварию. Ее муж, дядя Толя, был за рулем. На нем ни царапины, а она осталась парализованной до конца дней. Дядя Толя ее бил и насиловал, а все им восхищались – не бросил, заботится, хотя вроде как его вины в аварии не было. В общем, герой. Мама моя об этом знала, но не вмешивалась. Дядя Толя ей сказал, что, если проболтается, он убьет и ее, и жену. А он был на это способен. Потом дядя Толя завел себе постоянную женщину. Любка, кажется, ее звали. Она тетю Надю кормила, мыла, белье перестилала. Жалела очень. Хорошая была женщина, добрая. Тетя Надя к ней привязалась и всегда ее звала. Дядя Толя сначала хохотал, его очень веселили эти отношения, а потом разозлился и велел любовнице не подходить к тете Наде. Но та все равно приходила, еду тайком приносила. Красила маме волосы, брови выщипывала. Даже когда дядя Толя бросил Любку, та не перестала ходить за тетей Надей. Тетя Надя умоляла ее убить, но Любка не смогла. И моя мама не смогла. Тетя Надя мучилась двенадцать лет.

– О господи, почему ты мне никогда не рассказывала? – Людмила Никандровна застыла на месте.

– А зачем? Тетя Надя умерла. Дядя Толя ее достойно похоронил, по всем правилам, поминки шикарные устроил. Портрет ее всегда в комнате стоял. Ну и деньги со сберкнижки все снял, а тетя Надя много скопила. Но ты же не поэтому спрашиваешь? Ты же у нас умная, ученая. Ищешь, на кого вину переложить, что Настька у тебя шизанутая получилась? Так не там ищешь. У тети Нади и дяди Толи детей не было.

– Я не собираюсь ни на кого перекладывать ответственность, – ответила Людмила Никандровна, которая много раз видела фотографию тети Нади в старом альбоме. Красивая девушка. Умный, чуть с хитрецой взгляд. За что двум родным сестрам такая судьба досталась? За какие такие грехи они расплачивались? У Людмилы Никандровны все похолодело внутри. Неужели их роду выпали такие мертвые души? Равнодушные, жестокие, эгоистичные.

– Совсем забыла! – Мать аж подскочила на месте. Казалось, что этот разговор и воспоминания доставляли ей настоящее удовольствие. Или она специально издевалась над дочерью, видя, что та в шоке. – У твоего отца младший брат был. То есть твой дядька, получается. Тот да, сумасшедший точно. Со справкой. Вроде как это ему по отцовской линии перешло. У них там девочки нормальные рождались, а мальчики – как карта ляжет. Его Антон звали. В детстве нормальный был, так все говорили, а потом странный стал. Его в психушку положили, там он и умер. Семнадцать лет, до восемнадцати три дня оставалось. Ну а чего удивляться? Свекровка моя родила Антона уже в сорок шесть. До последнего не верила, что беременна. Думала, климакс наступил, вот и растолстела. И в жар тоже от климакса, а не от беременности кидает. Да она всем врачам до последнего твердила, что у нее климакс, а не беременность. И, веришь, не могла вспомнить, как с мужем переспала. Поклясться была готова, что за последний год – ни одного раза не случилось. Даже в непорочное зачатие поверила. Ну не помнила, хоть ты тресни. Не спала с мужем, и все тут. Врачи сначала смеялись, а потом увидели, что пациентка не врет, искренне говорит. Конечно, ничего хорошего за все время она не услышала. Когда ребенок родился вроде как здоровым, все удивились. «Ну, молитесь всем богам теперь! – говорили врачи. – В сорок шесть надо с внуками нянчиться, а не рожать».

– Антоша хороший мальчик был, – продолжала мать. – Добрый, нежный, ласковый. Когда он в третьем классе учился, умер его друг, прямо на его глазах. Мальчишки вроде как обряд посвящения проходили – через железную дорогу перед поездом перебегали. Ну и малышню за собой притащили. Антоша побоялся бежать, над ним все смеялись, а его друг побежал. Его поездом по путям и размазало. В закрытом гробу хоронили. Антон тогда замкнулся, стал совсем тихим. Но никто внимания особого не обратил. Мальчик сидит, никому не мешает, вот и хорошо. Учится нормально, за поведение всегда «отлично» в дневнике стоит. Не дерется, с уроков не сбегает. В шестом классе умерла девочка из их класса. Тоже банальность, никто не удивился. Девочку клещ укусил, энцефалитный. Ну вовремя не заметили, не вытащили – и все. От клещей тогда многие умирали. От всего умирали. Утопленников так и вовсе было не счесть. Нормально все к этому относились. Привыкли. Антоша, видимо, еще тогда слетел с катушек. А потом он влюбился. Нормально, шестнадцать лет, самый возраст. Только не ту девушку выбрал. Валька, шалава, красивая до жути, но и гуляла с кем ни попадя лет с четырнадцати. И мамаша ее такая же. Антоша же не спал и не ел. Валька по пьяни да из жалости переспала с ним один раз. Когда Антон увидел ее с другим, срыв у него и случился. Ну а прошлое только наложилось. Ладно бы напился или морду Вальке набил – все бы поняли. Антон же плакал, как девчонка, разговаривал сам с собой, писал что-то, кричал, бил сам себя. Вот все и решили – точно умом тронулся. Было бы кого возвращать. Как справляться с маньяками, пьянчугами, хамлом – все знали, а как реагировать на тихого сумасшедшего – нет. Сдали в психушку от греха подальше. А там быстро разобрались, диагноз припаяли, простынями к кровати привязали – Антон ведь вырывался – и таблетками, уколами залакировали, пока он в овощ не превратился.