Маша Трауб - Бедабеда [litres]

– Не знаю, она от нас ушла. – Я вдруг заплакала. Роняла слезы в кашу и не могла остановиться.

– Как это ушла? От Насти? Не могла она Настю бросить. Она ж только в ней свою жизнь видела, – ответила Марина. – Да и такие, как баба Нюся, не уходят просто так, за здорово живешь.

– Видимо, смогла. Я не знаю, куда она уехала, и соседки не знают, я всех спросила.

– Обидела ты ее, что ли?

– Наверное, обидела, но не специально. Не со зла. Если бы я знала, где баба Нюся, сама бы за ней поехала и вернула. Да пешком бы за ней пошла, знать бы дорогу.

– Да, бывает так. Скажешь что-то в сердцах, а потом сама себя съешь. Ну кто за язык-то тянул? Я сама такая – сначала как скажу, а потом не помню, что и говорила. Вот с невесткой поругалась, не разговариваем. А спроси меня, из-за чего, так не помню. Беда, беда. Вот уж беда. А муж твой где? Почему одна-то?

– Муж к маме ушел.

– А свекровка, что, не помогает?

– Нет.

– Ох ведь. И что, приняла его? Да неужто? И назад не отправила? Мой сын тоже уходил, когда внук родился. Говорил, выспаться хочу. Так я его пинками из дома вытолкала и велела к жене и ребенку возвращаться. Выспаться он хочет – на том свете все отоспимся. Ладно, пойду я. Так как со следующим вторником теперь?

– Не знаю.

– Тогда я знаю. Я принесу, но рано. Часов в шесть. А потом на рынок. Но ты это, бабу Нюсю найти надо. Ради совести собственной. Вдруг она заболела и в больнице лежит? Или еще что пострашнее случилось, не дай бог? А ты знать не знаешь. Надо найти. Не бывает такого, чтобы никто не знал. Надо у людей поспрашивать.

В тот момент я вдруг поняла, что должна делать – сохранить то, что создала наша нянечка. Домашнее молоко, масло, простоквашу для Насти. Связи на рынке. Мне хотелось думать, что баба Нюся вернется. И я не могла ее подвести хотя бы в такой малости, как еда для Насти. Марина провела мне инструктаж – что прокипятить, что не хранить без обертки, чтобы не заветрилось, куда баба Нюся добавляла домашнее масло и как подсыпала немного сахарку в простоквашу, чтобы стало послаще.

Я накормила Настю остатками манной каши, сваренной Мариной. Настя ела так, что чуть ложку не проглатывала, узнав привычный вкус. На полдник я дала ей творожок с запеченным яблоком, как научила Марина, и Настя тоже все съела.

Марина объяснила мне и про кастрюли – в этой молоко кипятить, в той, что самая маленькая, – варить кашу, в средней компот из сухофруктов, но жиденький, поменьше кураги и чернослива, чтобы понос у ребенка не случился. А вот эта тарелка для домашнего масла. Не перепутай с обычным. Вот в ящике у бабы Нюси резинки аптечные, бумажки и карандаш простой. Это чтобы подписывать банки и бутылки – когда молоко прокипячено, когда масло появилось в холодильнике. Все четко.

– А я гадала, зачем эти бумажки! – Я наконец успокоилась и смогла рассмеяться.

– Ох, забыла спросить, а что с ряженкой-то делать будем? Нести? Ты же не пьешь, баба Нюся для себя брала, – задумалась Марина.

– Буду пить ряженку, – ответила я.

Ряженка оказалась такой вкусной, что я даже не заметила, как выпила всю банку. И пенка была вкуснейшей.

Я отсчитывала деньги для Марины и удивлялась, как всегда экономная, даже прижимистая, баба Нюся могла покупать так дорого.

– Да, дороговато, знаю, – Марина заметила мое удивление. – Баба Нюся говорила, что нельзя экономить на еде для ребенка. Пусть нас пучит от голода, но ребенок получит лучшее. Баба Нюся – мудрая женщина.

– Да, это так, – признала я.

– Мы, когда росли, многого не понимали. Думали, все как-то выживают. Дети вечно ходили полуголодными. Я с цыплятами из одного таза пшенную кашу ела. Один раз яйцо из-под курицы тайком стащила, так мать меня потом по всему двору гоняла веником. У нас в огороде грядка щавеля росла. Я эту грядку обдирала, но никак не могла наесться. Теперь на щавель даже смотреть не могу и суп не могу щавелевый есть. Сразу во рту кисло становится и живот крутит. Муж мой мясником на рынке работает. Так он вообще дома мясо не ест. Рыбу любит. Он в детстве как-то съел свиную отбивную, которую его мать для отца пожарила. За отбивную свое золотое кольцо не пожалела, отдала, хотела мужа порадовать. А мой муж, мяса не видевший месяцами, разве что кости суповые, съел эту отбивную. Мать его избила ремнем так, что он неделю сидеть не мог. Вот с тех пор даже от запаха свинины его тошнит. Но стал мясником. Еще в детстве решил, что станет именно мясником, чтобы есть мясо, когда захочется. Вот ведь как бывает.

– Да, я тоже в детстве голодная ходила, – призналась я, – но все равно полегче было. Я выросла не здесь, в Крыму. Мы и яблоки воровали, и рыбу ловили. Да и огородов хватало. Картошку всегда могли накопать и запечь в золе. Но все равно есть хотели. Я спортом стала заниматься, потому что нас там кормили бесплатно и сытно. Стимул был – играть хорошо, выигрывать. Меня сюда, в Москву, забрали, чтобы за сборную играла. Так я многие продукты только здесь впервые и увидела. Бананы попробовала, когда мне уже лет четырнадцать было. И омлет. У нас никто омлет не жарил, только яичницу. Ну и хлеб черный тоже только здесь попробовала. У нас только серый лежал, а черный, бородинский, никто и в глаза не видел. Меня подруга научила – на бородинский хлеб соль насыпать и есть. Или корочку чесноком намазать. Мы в Крыму сахар на масло сыпали и с белым хлебом, а с черным и солью – в сто раз вкуснее. До сих пор для меня это лакомство. Еще вафли, самые простые. Когда Настю рожала и в роддоме лежала, мне все было вкусно. Другие девочки капризничали, жаловались, родным звонили, чтобы принесли еду, а я их порции каши забирала. У меня все в роду полные, с бюстом, а я с узким тазом, без груди, выше среднего роста. Мать злилась, говорила, что ей надоело солитера кормить.

– Ох, дай бог, чтобы наши дети голода не знали. Ты это, верни бабу Нюсю. Поищи ее. Сходи в церковь, там поспрашивай, может, кто и знает. Мне не сказали, а тебе, глядишь, и признаются. Еще дочку свою возьми. Тогда точно у кого-нибудь сердце не выдержит – расскажут по секрету. А если не расскажут, так найдут того, кто передаст бабе Нюсе, что ты ее ищешь и вернуть хочешь. Знаешь, она ж только про Настюшу и рассказывала. Про родную внучку так не рассказывают, как она про твою девочку.

– Да, буду искать, – пообещала я.

И не обманула. Вскоре я была готова принять православие, иудаизм, мусульманство и любую другую религию, лишь бы Настя перестала надрываться от крика. Она стала плаксивой и беспокойной. Педиатр в поликлинике не нашла никаких проблем и пожала плечами – все дети плачут. Вторая жена Митьки, которую я опять вызвала, посоветовала побольше гулять, делать зарядку, массаж и устраивать ванные дважды в день с нагрузкой. Да, стало полегче – я выматывала Настю массажем, упражнениями, которые ей пошли на пользу. Она хотя бы стала лучше есть. Но я не могла понять, с чего вдруг дочь может заплакать. Истерика начиналась ни с того ни с сего. Еще секунду назад дочь могла улыбаться и спокойно грызть погремушку, как вдруг заходилась криком.