Зоя Богуславская - Предсказание

– Все произошло безболезненно, так как Любимова в это время не было в России. Особых контактов ни с Любимовым, ни с Таганкой, ни с актерами Таганки нет, и, кстати, никогда не было. Была работа. Но, восстановив «Доброго человека из Сезуана», Любимов пригласил меня сыграть один раз свою маленькую роль матери Янг Суна. На этом спектакле был Боб Уилсон, и он пригласил меня работать с ним. Мы выбрали «Записки сумасшедшего» Н. В. Гоголя.

3. Есть ли в сегодняшнем художественном пространстве режиссер (западный или российский), которого вы предпочитаете Ю. Любимову?

– Robert Уилсон, Сузукки, Терзопулос.

4. Ваш распорядок дня. В обычный день? В день спектакля?

– Я поздно встаю, долго себя реанимирую и начинаю жить только после четырех часов дня. Как-то в первом русском журнале «Вог» мне были заданы вопросы, один из которых – «ваш завтрак». Я ответила: «Чай с пасьянсом». Пасьянс продолжается до двух часов.

Во время спектакля стараюсь не есть, пью крепкий чай.

5. Можете ли описать убранство вашей квартиры? Любимые вещи, картины.

– Нереально. Квартира большая, безалаберная, без ремонта, набита картинами, книгами, цветами, безделушками. Любимых вещей нет, они бывают любимыми в момент приобретения.

6. Соблюдаете ли вы диету? Занимаетесь ли спортом?

– Нет-нет. Никогда.

7. Какие животные вас радуют?

– У меня всегда были коты, собаки, четырнадцатилетний Миша. Недавно умерла подобранная пятнадцать лет назад пуделиха Маша. В поездках меня часто сопровождает пекинес Микки. Он даже снимался со мной в Ялте в «Маленькой принцессе» и сейчас со мной в Афинах, где я репетирую «Гамлета» с Терзопулосом.

8. Любите ли спорить? Убеждать оппонента? Или готовы оставить его при собственном мнении?

– Никогда не спорю и не стараюсь никого переубедить, но своего мнения не скрываю.

9. Как относитесь к новым технологиям? Компьютеру? Интернету? Враждебно или дружественно?

– Дружески, но на большом расстоянии.

10. Развитие цивилизации – благо или гибель для человечества?

– Определенно – гибель.

11. Допускаете ли теоретически, что можно убить человека? В каких случаях?

– Нет, человек не вправе это делать.

12. Опередят ли нанотехнологии возможности человеческого мозга?

– Мозг мозгу рознь. У одних – опередят, безусловно, но за божественным гением не угнаться.

13. Когда возникает неожиданное свидание – предпочтете искусство или жизнь?

– Предпочитаю остаться дома.

14. В вашем окружении много ли людей, с которыми вы хотите встречаться как можно чаще?

– С годами их все меньше и меньше.

15. Случалось ли похулиганить? Напиться? Учинить скандал?

– К сожалению, нет.

16. Что для вас важнее театра и кино?

– Человеческие отношения.

Самым интересным парадоксом на творческом пути Табакова Олега Палыча было явление его в образе Обломова («Несколько дней из жизни Обломова» Н. Михалкова). Актерский шедевр припечатался к человеку, начисто лишенному в жизни обломовских черт. Порывая с аналогией, скажу, что сегодняшний глубоко национальный характер, столь разнообразно воплощенный в цепочке отечественных героев от гоголевского Акакия Акакиевича до толстовского Протасова (полагавших, что, делая что-либо, он тем самым приумножает зло в жизни), Табаков реализует убеждение, что деятельность, инициатива умножает добро. От одного перечисления его сегодняшних должностей рябит в глазах: художественный руководитель МХАТа и «Табакерки», педагог в Московской школе-студии, организатор первой и единственной пока в Америке драматической школы (Институт высшего театрального образования и Летняя театральная школа имени К. С. Станиславского при Гарвардском университете) и т. д. и т. п. И все это соединено в одном человеке. Перечислять возможности Табакова – значит описать хорошо смазанный, всегда спешащий от слов к делу механизм учреждения, со многими службами и линиями связи.

– А мечта на оставшееся время? – настаиваю.

– Хотел бы знать, сколько времени доведется видеть Пашку (маленького сына). Вот дожить бы, чтобы увидеть, как он вырастет, каким будет. Увидеть Полину (внучку) замужем. Сейчас ей двенадцать.

Оглядываю его сегодняшний кабинет во МХАТе. Фотография с Марчелло Мастроянни.

– После «Очей черных» у Никиты Михалкова, – поясняет Олег Павлович, – хотели вместе еще поработать, возник интересный проект, но что-то не состыковалось.

Акварельные пейзажи, удивительно теплые, с прозрачными стволами на фоне неба. Четыре картины Фомичева. И то и другое повесил, осваивая кабинет Олега Николаевича Ефремова.

Над письменным столом фотопортреты основателей и продолжателей: К. С. Станиславский, В. И. Немирович-Данченко, В. О. Топорков (учитель О. П.), О. Н. Ефремов. А еще – живописный портал входа в театр «Табакерка», который Олег Павлович по-прежнему возглавляет. Спрашиваю:

– Что чувствовали двадцать лет назад и что сейчас, выходя на сцену? Есть разница?

– Разницы почти нет. Это всегда радость, подъем, когда физически здоров, в хорошей форме.

– Что предпочитаете – сниматься в кино или играть в театре?

– Кино – это другое, – уклоняется он от прямого ответа. – Театр – это живая игра, напротив тебя – зритель, ты его каждый раз обязан убедить в чем-то, заставить поверить, что это происходит единственный раз. А кино – это пятьдесят процентов искусства, пятьдесят – производства. Как ты снимешься – уже не подправишь, это застывает, как воск.

Но сколько бы названий ни было в пресс-релизе Табакова, сколько бы обязанностей, ежедневных, независимых от места пребывания (его мобильный телефон, думаю, самая часто прижимаемая к щеке подруга), все равно Табаков – это актер.

– В чем смысл той жизни, которую вы прожили, и той, которая вам суждена судьбой? – спрашиваю, чтобы утвердиться в этом мнении.

– Не меняться. Я по природе – созидатель, собиратель. В моей жизни один стержень – театр.

Я люблю цитировать его слова, когда ему подсовывают мысль о том, что все нынче покупается и продается, что PR может раскрутить любую посредственность в знаменитость, общедоступную звезду. «Понимаешь, в чем штука, – как-то сказал он мне, – ведь с нашей профессией как обстоит дело. Вот он вышел на сцену, и через две минуты публике ясно – перед ней актер или не актер».

Табаков справедливо полагает, и я с ним полностью солидарна, что среднего профессионала в искусстве можно вылепить. Настоящий талант – никогда. Нельзя притвориться гением, никакая мистификация не может сочинить Уланову, Качалова или Эйзенштейна. Амплитуда актерских возможностей Табакова очень широка. Табаков может быть на сцене Моцартом и Сальери, Матроскиным и Петром Адуевым, старым Ванькой Жуковым («Комната смеха») и продавщицей («Всегда в продаже»), пожилым инвалидом, которого убивает ребенок («Три истории» К. Муратовой) и Талейраном («Ужин» Ж.– К. Брисвиля). Переход из одного образа в другой происходит без надрыва, долгих предварительных усилий, в этом смысле в Табакове есть нечто моцартианское.