Олег Слободчиков - Последний раунд

Человек упал камнем вниз. Затылком о породу. Насмерть.

Никто не осудил бригадира. Инструкция инструкцией, а продержись он еще несколько секунд — и спас бы человека. Пойди он за горноспасателями — кто мог дать гарантии, что проходчик остался бы жив? Разбирались потом — все были виноваты, и больше всех сам потерпевший.

Закончился отпуск. Сашка, посмеиваясь, представлял, как без него мается бригадир. Выскочив из автобуса поутру, он заметил впереди знакомую фигуру.

Подскочил сзади, хлопнул по плечу. Быков неторопливо обернулся — чужой, морщинистый, с красными усталыми глазами. Взглянул на него Сашка и стало ему не по себе. А потом всю смену, все было не так. Ругался он, крыл разбитый перфоратор, ржавую лебедку, и себя самого, разучившегося работать за время отпуска.

Через пару дней все стало на свои места. Леха как Леха — слегка хмур, шутить не склонен, а так все по-прежнему. Каждый день человек немного иной, чем вчера, — так и должно быть.

И снова Сашка стоял за рычагами скреперной лебедки. Рядом никого не было. Ход ковша был настроен больше чем на полусотню метров. Работа спокойная, нудная. Клонило в сон. Блеснул на металлическом корпусе лебедки лучик света. Сашка обернулся, притормаживая ход ковша, — Леха. Подошел, присел. Кравцов кивнул ему, и мурашки побежали по спине — показалось, что его глаза встретились с темными провалами пустых глазниц. Сашка готов был подумать, что Быков спит. Но тот с трудом разлепил губы и членораздельно, будто выстукивая каждый звук, проговорил, неторопливо вынимая сигарету из пачки:

— Давай покурим!.. Все спешим, спешим… А зачем?

Сашка с опаской взглянул в показавшиеся незрячими глаза, осторожно присел на лебедку. Молча закурил.

— Сколько себя помню — все работаю, — вздохнул Быков. — Время такое выпало — война. Мать все болела. Отец вернулся с фронта калекой. Вот так!

Двенадцать лет от роду, а уже кормилец: на руках двое младших и родители. — Леха пососал погасшую сигарету, помолчал, глядя себе под ноги, заговорил опять:

— Братьев на ноги поставил, стариков похоронил, своих детей вырастил — вроде самое время пожить, а тут на внуков запрягают. Это что, по справедливости? — спросил с приметной обидой. — Ты и сам работяга…

— Ты чего, спятил? — срывающимся голосом перебил его Сашка.

Бригадир на миг задержался странными своими глазами на его, испуганных и удивленных.

— Помнишь, когда у меня разлад с сыном был, ты говорил…

Кравцов облегченно и шумно выдохнул из себя воздух.

— Философ! Я думал, ты того, — покрутил пальцем у виска. — Это когда я тебе говорил? Пять лет назад? Иди ты со своими разговорчиками. — Он выплюнул окурок, встал, надевая рукавицы. Ткнул пускатель, лебедка заурчала.

Быков молча поднялся и поплелся в полумрак, унося свои странные, невысказанные мысли.

— Вздрючь там компрессорщика! — крикнул ему вслед проходчик. — Скоро бурить надо, это разве воздух? — пнул шипящий шланг с перекрытым клапаном.

Леха обернулся, оскалился в полутьме, знаком показывая, что понял и вздрючит кого надо на полную катушку.

Полетели смены. Снова они работали в паре, еще упорней стало их соперничество. Леха кричал, язвил, как прежде, хватался первым за самую тяжелую работу. Но во всем этом чудился Сашке надрыв.

Бригада работала в два забоя: один по восстающей, другой по горизонтальной выработкам. Леха каждую смену менял тактику: Сашка работал то в одном забое, то в другом, то один, то вместе с бригадиром. Начиная одну из этих смен, Быков гнал в забой буровую самоходную установку. Сашка с учеником сидели на капоте мотора. На пути лежала отслоившаяся с кровли глыба.

— Убери! — притормозив, кивнул на нее ученику Леха. Тот спрыгнул с капота и зашагал в обратную сторону.

— Ты куда, щегол? — закричал бригадир.

— Так за ломом! — растерялся ученик.

— Трудно лишний раз наклониться, — Быков подскочил к глыбе, обхватил ее руками и не смог сдвинуть с места. Словно обезьяна в потешных корчах, он то с одной, то с другой стороны обхватывал несчастный закол и вдруг сдался. Первый растерянный взгляд на Сашку.

Сашка Кравцов лежал на горячем вибрирующем капоте двигателя. Рот был разодран в хохоте, ноги в резиновых сапогах импульсивно дергались, будто отталкивали педали невидимого велосипеда. Так смеяться умел только один человек на руднике — Леха Быков.

Сашка перевернулся на бок, мешком свалился на землю, встал, держась за живот, и, раскачиваясь, потащился в свой забой. На полпути спохватился — уйти, ни словом не поддев Быкова, это было не в их правилах. Вернулся и остановился, невидимый для бригадира. Лом лежал в стороне, ученик угнал буровую каретку в забой, а Леха один на один все с той же глыбой, хрипел, корчился и не мог столкнуть ее к борту выработки. Припасенные насмешки застряли у Сашки в горле. Он без звука развернулся и ушел незамеченным.

Кравцов бурил забой восстающей выработки. Внизу кто-то перекрыл воздух, и перфоратор захлебнулся в его руках.

— Масло! — крикнул Леха снизу. Сашка бросил веревку, бригадир привязал к ней ведро с маслом для перфоратора. Проходчик потянул его на себя, вверх, ведро зацепилось за что-то, опрокинулось, окатив Леху с ног до головы. Кравцов захохотал, но тут же умолк: ему показалось, что там, внизу, в лучах прожектора, не ругается, а в голос причитает сам Леха Быков. Эхо металось по восстающему, на разные лады повторяя обиду.

Какая мелочь, думал потом Сашка: будто того, кто тонул, можно намочить, а забойщика — запачкать… Но Леха ушел, не дождавшись конца смены. На другой день Сашка Кравцов узнал, что он уволился с рудника.

— Знаю, бригадир из тебя никудышный, — сказал Сашке начальник участка.

— Ты тянешь только на проходчика, в крайности — на звеньевого… Да ставить больше некого. У вас бригада всегда была вроде проходного двора. — Он вскинул на Кравцова хмурые глаза и неожиданно спросил: — Может быть, еще вернется Быков?

Сашка передернул плечами. Что он мог ответить? Подумал: «Сломался бугор. А моей вины тут нет». …И он, как Быков, первым бросался в работу. И он часто добивался своего горлом. Но бригада разваливалась на глазах, теряла былую славу.

Вроде бы и план вытягивали, но начала падать зарплата. Добродушный плут Индюк стал ершистым и заносчивым. А после очередной зарплаты раскричался на всю контору, стучал себя в грудь по-быковски и таращил маленькие глазки, посаженные рядом возле тонкой переносицы:

— Ты бригадир или не бригадир? — подступал к Сашке с опаской и злостью. — Ты чем наряды подписывал, пяткой? — оглядывался, призывая в помощь свидетелей: — Заскакиваю в плановый, да? Говорю: «Это почему же нам закрыли месяц чуть больше тарифа, если план сделали?» А мне тычут в нос талмудом, говорят — все по закону! Я выхватил книгу, глядь — а она за сорок какой-то год: там еще за конную тягу расценки, а? Что делают?