Дарья Сойфер - Статус: бывшая [litres]

– Это все неважно. – Глаза Краскова блеснули в свете фар. – Я ни на каких отношениях не настаиваю. Просто хотел кое-что сделать… С того самого момента, как ты заперла меня в подсобке. Замок, кстати, пришлось чинить за свой счет.

– Извини, я могу компенсировать.

– Компенсируешь, даже не сомневайся. – Ваня шагнул к ней вплотную.

Таня чуть не застонала обреченно: неужели все-таки полезет? И почему она сразу не отказалась и не пошла к метро одна?..

– Пожалуйста, не начинай! – шепнула она. – Ты же обещал не приставать.

– А я и не собираюсь. – Он сунул руку в карман, и Таня ощутила знакомый едкий запах. – Подожди…

Но не успела она сообразить, что к чему, и отскочить в сторону, как широкая ладонь Краскова прижала к ее лицу платок, пропитанный хлороформом.

– Алаверды, – только и услышала Таня, прежде чем потерять сознание.

Таня не сразу поняла, что случилось, но еще до того, как открыть глаза, знала: что-то не так. Она никогда не спала на спине, вытянув руки по швам, тело к этой позе не привыкло и теперь отчаянно взывало к разуму: «Эй! Нас собираются хоронить!»

Мозг отдыхал, впервые за последние дни высыпался, поэтому ни в какую не желал включаться и запускать шестеренки на усиленный режим. Тане казалось, что ее качает на волнах. Попыталась осмотреться в полумраке и сесть, но испуганно откинулась обратно: стены плавали, и тошнота подкатила к горлу, как на американских горках. Зажмурившись, Таня постаралась коснуться указательным пальцем носа. Не с первого раза, но все же ей это удалось, и вестибулярный аппарат кое-как откалибровал настройки. И лишь когда качка прекратилась, Таня рискнула оглядеться снова.

Вокруг было сплошное дерево. Бревенчатые стены, дощатый потолок, даже пахло свежими опилками. На уши давила тишина, от которой Таня давным-давно отвыкла. Не было слышно машин: в Москве она не обращала на них внимания, вечный трафик превратился для нее в белый шум, теперь же, когда он исчез, Тане стало не по себе. Она отчаянно пыталась выцепить хоть какие-то звуки, чтобы убедиться: она не оглохла. И когда издалека донесся ритмичный стук колес и гудок поезда, девушке полегчало. Но лишь отчасти и пока не вернулась память.

Сокольники, Красков, хлороформ… Картинки замелькали перед глазами, чуть было не вызвав новый приступ тошноты. Таня резко села и поняла, что лежит на диване, покрытом пленкой. Мамочки, что это? Зачем он подстелил под нее пленку?!

Соскочив на пол, Таня в ужасе сглотнула и ощупала свое тело. Нет, ничего не болело, но ведь наркотический эффект мог еще сохраниться. Одежда цела? Нет наручников, веревок? Крови? Никаких следов того, что этот маньяк надругался над ней, пока она была без сознания?

Господи, ты все-таки помнишь обо мне… Надо будет поставить свечку. Обязательно. Самую большую. Две. Какие там святые отвечают за защиту от насильников?

– А, проснулась, – голос Краскова заставил Таню подпрыгнуть.

– Не смей! Не подходи! – Она лихорадочно огляделась, выставив руки вперед. Попятилась, увидела на полу стопку дров и схватила одну деревяшку, как лазерный меч джедая. – Я убью тебя!

– Да успокойся ты! – Он отошел к противоположной стене и щелкнул выключателем.

Свет резанул по глазам.

– Не подходи! – выкрикнула она, ничего не видя и размахивая поленом.

– Боже сохрани снова тебя трогать. – Красков произнес это с таким сарказмом, что Тане немного полегчало. Что-то ей подсказывало: маньяки так не шутят.

Таня поморгала и, привыкнув, осмотрелась. Она была в деревянном доме, просторном и явно не деревенском. Широкая лестница вела на второй этаж, у одной из стен красовался кирпичный камин. Все явно строилось с размахом, но не до конца: между бревен торчала пакля, вместо люстры с потолка свисали лампочки Ильича, а из мебели стоял только жуткий, затянутый в пленку, диван.

Вспышка озарения – и у Тани все сошлось. Тот самый дом среди сосен. Мечта Краскова. Его потенциальное семейное гнездо. Но какого черта он ее-то сюда приволок? И зачем было вырубать ее хлороформом?! Мог бы просто пригласить и показать свое творение. Нет, она бы вряд ли согласилась, но ведь мог бы для начала спросить! К тому же зачем именно посреди ночи? И что она теперь должна сделать? Сказать «ой, как красиво, а покажи мне, что вон там», дождаться, пока он повернется к ней спиной, и со всей дури его по затылку?..

– Давай сразу все проясним. – Красков будто прочел ее мысли. – Ты здесь не потому, что я этого очень хочу. Просто это был единственный способ обезопасить Байгозина от тебя.

– Что? – Фамилию бывшего Таня ожидала услышать в последнюю очередь.

Ваня выразительно посмотрел на нее, а потом произнес нечто, что для любого другого показалось бы бредом сумасшедшего:

– Яна Коркунова.

– Что за… – начала было Таня, но пазл наконец сложился.

Яна Коркунова, одна из активисток ее группы. Подписалась с утра, сказала, что может помочь, даже, кажется, перевела деньги. Пять?.. Нет, шесть тысяч рублей. Миловидная такая блондинка, написала, что Байгозин соблазнил ее год назад…

– Господи, что ты с ней сделал?! – Танино лицо вытянулось от страшной догадки.

– Хватит уже смотреть на меня, как на Джека-потрошителя! – Красков раздраженно сдвинул брови. – Я и есть Яна Коркунова.

– То есть ты… – Таня потерла свободной рукой висок. – Ты внедрился… Завел женский аккаунт… Чтобы…

– Чтобы узнать, как ты собираешься мстить Байгозину дальше. Это моя работа, Тань.

– А, он тебе велел. Ты ему все-таки рассказал, что это я.

– Он мне ничего не велел, – нахмурился Красков. – Он дал понять: если еще хоть раз произойдет нечто подобное, как на том тренинге, я уволен. По статье. За несоответствие занимаемой должности. Ты понимаешь, что это значит?

– Что тебе нечем будет платить за свою избушку на курьих ножках? – с вызовом спросила Таня, на всякий случай покрепче сжав полено.

В глазах Вани мелькнула тень – и Таня знала, что ударила его по самому больному. Но на сей раз она об этом ни капли не жалела: он заслужил. Похитил ее! Вырубил! Это ж надо?! Это уголовное преступление, в конце концов! Вот пусть теперь слушает, что она думает о его несчастной хибаре!

Впрочем, Красков не доставил ей особого удовольствия, не вышел из себя и не расплакался, как дитя. Единственное, что выдавало его обиду, были желваки на скулах.

– Если я берусь за работу, я ее выполняю, – сухо ответил он и отошел к окну.

Удивительное безрассудство! А если она сейчас подкрадется сзади и вырубит его этой увесистой деревяшкой? Или вон кочерга, к примеру, торчит из камина.

– Давай ударь, – сказал он, не оборачиваясь. – Я даже отбиваться не буду.