Фрэнсин Проуз - Изменившийся человек

Два мужских голоса. Тьфу ты, черт! Это не мама с Винсентом. Мужчины, громко разговаривая, подходят к двери.

А если это полиция? Может, Дэнни все-таки стоит спустить заначку в унитаз? А если это серийные убийцы? Может, им с Максом надо спрятаться или убежать через заднюю дверь? Дэнни, повинуясь какому-то непонятному инстинкту, мчится наверх и распахивает входную дверь.

Черный «линкольн таун-кар» стоит перед дорожкой к дому, по которой идет мама, опираясь на Винсента и шофера в форме. Мама пошатывается и через шаг заваливается. Она в стельку. Поэтому и «таун-кар». Хорошо хоть, дождь не льет. Почему это Винсент не мог отвезти их домой? И как мама себе такое позволила?

Дэнни знает многих ребят, у которых родители конченые алкоголики. Ему повезло. Папа почти не пьет, и маму пьяную он никогда не видел — ну, разве что пару раз, сразу как папа ушел. Но она отлично держалась. Это было почти незаметно. Уносила виски к себе в комнату. А утром была как всегда.

Смотреть, как мама ковыляет по дорожке, больно, но Дэнни понимает — это, наверное, стресс, напряглась, потому что водила Винсента на ужин к Маслоу.

Главное, радуется Дэнни, что это они, а не копы и не маньяки-убийцы.

Мама ухитряется сосредоточиться и подписать счет шоферу.

— Здесь шел дождь? — спрашивает она его. — В городе дождя не было.

Она настолько не в себе, что говорит это шоферу, который ехал с ней вместе.

— Спасибо, приятель, — говорит Винсент. — Приятного вечера. Дальше мы сами справимся.

Кто это мы , думает Дэнни.

Мама добирается до Дэнни и обнимает его за шею. Она трезва настолько, чтобы влепить ему смачный поцелуй в щеку, но не настолько, чтобы заметить, как Дэнни утирается ладонью.

— Все в порядке? — спрашивает она.

— Все охренительно, — отвечает он.

— Что за выражение? — говорит она. — А где Макс?

— Спит, наверное.

— Милый, я так рада тебя видеть!

— Да ну? — говорит Дэнни.

Мама нетвердой походкой идет к лестнице, как он надеется — к себе в комнату. Дэнни спускается в телевизионную, поднимает Макса, ведет его в кровать. Потом отправляется к себе, ложится на постель, которую не убирал две недели, с тех пор, как мама в последний раз стирала.

Дэнни на взводе. Заснуть точно не удастся. Надо почитать про Гитлера. Одна страница — и он в отключке. Но книга внизу. Придется за ней идти.

Телевизор он слышит уже в холле. Дэнни точно его выключил. Это не мама, не Макс. Остается Винсент. Его бесит даже мысль о том, что нужно будет говорить с Винсентом. Но Дэнни хочет забрать книгу. Не хочет, чтобы Винсент ее взял.

Внизу Винсент лежит на диване, читает про Гитлера и смотрит «Найтлайн» [47] «Найтлайн» — получасовая программа с обзором основных новостей. . Хорошо хоть, не Говарда Стерна. Винсент садится, освобождая место для Дэнни.

— Мне и на полу нормально, — говорит Дэнни.

Дэнни садится по-турецки на ковер — как гость в своей, точнее, в папиной телевизионной комнате, смотрит тридцатисекундные интервью с выжившими после взрыва в Оклахома-Сити [48] Теракт, устроенный 19 апреля 1995 года. В результате взрыва заминированного автомобиля было разрушено федеральное здание имени Альфреда Марра, 168 человек погибли, около 700 получили ранения. и с родственниками погибших. На экране вспыхивают три слова — «Месть или прощение» — поверх кадров с плачущими людьми, кладущими на могилу цветы. Начинается реклама.

— Я думал, ты вообще телевизор не смотришь, — говорит Дэнни. — Мама вроде говорила.

— Когда это она говорила?

— В первый вечер, когда тебя привезла. Я думал, ты только книжки читаешь.

— Да, парень, даже жаль, что мне не столько лет, сколько тебе, и я не могу столько всего помнить. Но вообще-то так и есть. Я сейчас что делаю? Читаю или смотрю телевизор?

— И то, и то, — отвечает Дэнни.

— Мультизадачность! Очень рекомендую.

— Но ты же смотришь телевизор. Получается, маме ты солгал.

— Чего ты никогда не делаешь, — говорит Винсент.

Эту беседу Дэнни продолжать не желает. Помолчав, он спрашивает:

— Что там было с мамой? Она как?

Неужели Дэнни интересует мнение этого отморозка о мамином пьянстве и душевном здоровье?

— Я бы не стал ее осуждать, — говорит Винсент. — Я бы и сам так сделал. Напился бы в лоскуты. Вообще-то я почти так и поступил. К счастью, в свое время я пил по-серьезному. У меня уплотнения печени. Тяжко ей пришлось — вести Годзиллу на ужин к Мейеру Маслоу.

— Как все прошло? — Дэнни рад, что разговор ушел хоть чуть в сторону от мамы.

— Классно. Правда. Потрясающе. Жена Маслоу разве что не отсосала мне под столом. Господи, что бы твоя мама сказала, знай она, что я при тебе говорю такое?

Дэнни не может сдержаться и хохочет. Он всегда терпеть не мог Айрин Маслоу и ее душистые поцелуйчики.

— Опа! Ей же под девяносто.

— Не совсем, — отвечает Винсент. — И есть в ней что-то… этакое. Юноши твоего возраста такого не замечают. Придется тебе поверить мне на слово.

Женщина в телевизоре говорит, что это несправедливо. Тим Маквей через две минуты умрет, а ей всю жизнь жить со своим горем.

— На самом деле это не так, — говорит Винсент. — Они не рассказывают правды о том, сколько времени человек умирает от смертельной инъекции. На самом деле минут восемь-десять, а это не очень-то красиво. Но хочет ли Америка это слышать? Нет, сэр, не хочет. У меня есть отличная идея. После казни надо разрубать труп на куски и продавать — как продавали участки на Луне. Или мощи святых. Тогда всякий, кто имел на него зуб, может и в самом деле получить зуб, или палец, или ухо. Погоди-ка! Надо не так. Знаешь, что надо? Выставлять эти куски на аукционе на е-Вау.

Не нашел ли Винсент заначку Дэнни?

— И что им делать с вырученными деньгами?

— Не знаю, — отвечает Винсент. — Пусть построят новый мемориал. Что-нибудь поприличнее нынешнего, со стульчиками на поле. Или пусть раздадут деньги выжившим.

— Мерзость, — говорит Дэнни.

— Кстати, о мерзости. С чего ты читаешь это?

Да уж не из-за тебя, хочет ответить Дэнни.

— Мне надо работу написать. Для школы.

— Вам задают писать о Гитлере? И что ты собираешься написать?

— Как-нибудь выкручусь, — говорит Дэнни. — Трудно придумать что-то новое. Или то, что не выглядит полной глупостью. Вроде «по-моему, ужасно, что этот тип погубил шесть миллионов евреев».

По телевизору показывают спасателя, который бежит по парковке с окровавленным ребенком на руках.

— Это если ты и правда в это веришь, — продолжает Дэнни. — Или ты из тех, кто утверждает, что Аушвица не было?

— Где ты об этом слышал? — спрашивает Винсент.

— Мама отправляла меня на две недели в лагерь для умников. Нам там рассказывали про всякие группы ненависти.