Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

В общем, парнишка не испытывал ни малейших угрызений совести, и даже когда его попросили исчезнуть на время суда, тоже не заподозрил нечистой игры. Его прятали не из страха, что вранье раскроется на перекрестном допросе, а просто опасались дискредитировать важную улику. Так лучше для дела. В итоге бедняга отбыл в Будогощь, чувствуя себя геройским подпольщиком на пике революционной борьбы.

Валентин и Лестовский успели оба охрипнуть, прежде чем заставили парня хотя бы чуть-чуть испугаться за собственную жизнь. В то, что Еремеев не убийца, он так и не поверил.

– Убедили этого малолетнего диссидента не ходить одному по улицам и сразу звонить нам, если вдруг родственник пригласит его на прогулку в какой-нибудь лесок, – сказал Валентин, – а дальше пусть сам. Свою голову не приставишь.

Как только Ирина с Егором вошли в квартиру, ожил телефон.

– Да, любимый! – воскликнула Ирина, уверенная, что это Кирилл.

Но в трубке раздался Севин хохот:

– Приятно слышать, только это не любимый, а жалкий ничтожный опер и отец троих детей.

– Тогда дорогой.

– В общем, кое-что я тут нарыл. Только это тема деликатная… Целый день сомневался, думал, может, и не стоит дергать тигра за усы.

– Что ты узнал? – у Ирины не хватило терпения на вежливые реверансы.

– Не по телефону.

– Приезжай.

– Интересная ты! Меня Анька не отпустит.

– Скажи ей, что это чтобы отомстить Ижевскому.

– Ладно.

Через минуту Сева перезвонил и сказал, что едет.

Ирина покормила Егора гречневой кашей с сосиской, а для Севы поставила горячие бутерброды. Новаторское блюдо, а главное, не сытное, после такого угощения он с удовольствием поужинает дома. Потому что, когда муж у другой женщины просто сидит, это еще ничего, а когда он у нее ест – это уже обидно. Ирине же ни за что не хотелось ссориться с Анькой, они ведь только возобновили дружбу.

И отлично, что у нее в доме нет ни капли спиртного.

– А где хозяин? – первым делом спросил Сева.

– В Мурманске.

– Не выковал еще народное счастье?

– Кует.

– А ты мужиков завлекаешь, значит?

– Завлекаю. Сев, хорош ерничать. Давай к делу.

Он поморщился:

– Да тут такое дело, что боязно начинать.

– Начал уже. Давай.

– Короче, первым делом я потряс судмедэксперта, который выезжал на тот труп, и он мне сказал, что клясться, конечно, не станет, но на бутылку хорошего коньяка с удовольствием поспорит, что парень был из той серии, которую потом вскрыл Ижевский. Эксперт неплохо запомнил тот эпизод, потому что работал над диссертацией по удушениям и хотел, чтобы труп расписали ему, но вдруг отдали Старцевой, а она написала, что это падение с высоты собственного роста.

– Странно.

Ирина проводила гостя на кухню и включила духовку, где стояли бутерброды. Рецепт блюда привезла сестра, бывшая в командировке в ГДР и перенявшая это изобретение экономных хозяек. Старый батон, колбаса по два двадцать, заветрившийся сыр, безвкусные тепличные помидоры – все это в отдельности отрава, но соединенное вместе и прошедшее горнило духовки превращается в изысканное угощение.

– Действительно странно, – повторила она, – но с другой стороны, у всех отлегло, когда смерть признали некриминальной. Это ж сколько работы сразу долой.

– Ну а то! Не нашлось дураков орать: «Старцева, ты ошиблась! Пересмотри!» Наоборот, все были очень рады, кроме эксперта, который проявил себя паникером, увидевшим преступление там, где его нет. Но я не остановился на достигнутом, а осторожненько прощупал оперов, которые вместе со мной работали по делу, и один из них вспомнил интересную деталь: неподалеку от пустыря, где обнаружили тело, находится большой родильный дом, и на проходной там сидит вахтер. Работа у него, как ты понимаешь, не особенно напряженная, основные трудовые обязанности – глазеть по сторонам, так вот он в вечер убийства заметил машину, которая ехала в направлении пустыря, и глубоко задумался, какая у водителя могла там быть цель в такое темное время. И запомнил номер тридцать семь – ноль ноль, поскольку это оптимальный вес для их продукции, то есть для новорожденных.

– Ага, и что дальше?

– Опер тогда сообщил эту информацию следователю и благополучно отбыл в очередной отпуск.

Ирина заглянула в духовку. Сыр на бутербродах уже размяк, оплавился, даже потек, под ним отчетливо обрисовались контуры помидорных кружочков. Готово. Она достала противень и аккуратно переложила угощение на блюдо.

Как ни хотелось ей узнать, что было дальше, Ирина позвала сына, чтобы попил вместе с ними чаю.

В присутствии ребенка не годится говорить об убийствах, поэтому Сева рассказывал Егору, как поживают их с Аней дети, что поделывают, во что играют и как было бы хорошо им вместе поиграть.

Через пятнадцать минут Егор ушел к себе, и Ирина гордо улыбнулась, мол, смотрите, какой у меня деликатный и воспитанный ребенок.

Понятно, что на отдыхе оперативник о работе старался не вспоминать, да и вообще не царское это дело – проверять за следователем. По возвращении на службу на него свалился такой ворох дел, что он и не вспомнил о том эпизоде, и удивительно, что сейчас это всплыло в его памяти.

– А ты еще что-нибудь выяснил?

– А я на всякий случай поднял дело из архива и убедился, что там ни малейшего упоминания ни о стороже, ни о машине. Ничего удивительного в принципе в этом нет, пачку сигарет, на которой мой товарищ записал данные вахтера, в дело не подошьешь, а когда Ижевский получил заключение судмедэксперта, то какой смысл дергать деда и запрашивать ГАИ, если смерть не криминальная?

– А ты…

Сева засмеялся:

– Запросил.

– И где?

– В Караганде.

– Сева!

– Ладно, знай мою добрость.

Он достал из кармана мятую бумажку.

Ирина выхватила ее у него из рук, разгладила, попыталась прочесть, но от волнения буквы расплывались перед глазами. Она с трудом заставила себя сосредоточиться.

Так и есть. Среди других фамилий ей сразу бросилась в глаза фамилия Ольховича.

Что ж, теперь все ясно. Глеб никакой не маньяк, а просто запредельная сволочь, что еще хуже.

Теперь можно почти со стопроцентной вероятностью утверждать, что дело обстояло таким образом: в не самый лучший период своей жизни Ижевский выехал на труп. Ему уже сказали, что дорабатывает он последние денечки, после чего вылетает по неполному служебному. Может, согласны были уволить его по собственному, но в плане дальнейших перспектив это мало что меняло. Слава о нем прогремела на всю прокуратуру, и в городе он себе места по специальности не найдет, придется или ехать на периферию, или работать черт знает кем.

И тут подворачивается шанс заиметь высокого покровителя: есть свидетель, видевший неподалеку от места преступления автомобиль целого директора НПО, и разумного объяснения этому не находится. Нечего Ольховичу болтаться в том районе ни по личным, ни по директорским делам.