АНДРЕ ЛАНЖЕВЕН - Цепь в парке

— Если ты будешь рвать волосы на каждой остановке, к концу путешествия ты совсем облысеешь.

— А потом что с нами будет?

— Нас тотчас же переносят в вагон, впрягают в него попарно сто косуль, и они везут нас через весь лес до самой страны Великого Холода. И тогда Балибу превращается в маленького зеленого медвежонка.

— Зеленого? Разве бывают зеленые медведи?

— Какое это имеет значение? И вот мы спим, а косули бегут быстро-быстро, словно летят по воздуху. Теперь надо подождать до завтра, моя маленькая Огненная богиня.

— Но ты же не показал, как ты мне поклоняешься, обманщик!

— Только индейцы умеют поклоняться по-настоящему.

— Неважно, все равно покажи.

Он отходит к пристани, падает на землю и ползет к ней на локтях и коленях, подняв перед собой скрещенные руки. «Boy! Boy! Boy!» — кричит он страшным голосом.

Джейн заливается смехом, но смех ее тут же переходит в какое-то наигранное воркованье, как будто ее слышит кто-то посторонний. Он обнаруживает чью-то длинную тень, которая пролегла от его головы до самой вершины склона. А поскольку поклонение его еще не перешло в экстаз, он оборачивается, чтобы взглянуть, кто же это еще пришел сюда поклоняться богине и накрыл его своей тенью.

— Мы просто играем в кругосветное путешествие, — слышит он немного смущенный голосок Джейн.

Он вскакивает на ноги, трет глаза, ослепленные ярким солнечным светом, и внутри у него все обрывается, он не в силах с собой совладать, его мутит, и ноги становятся как ватные.

— Ползком на манер индейцев? Да на такое путешествие вам и десяти жизней не хватит, — отвечает красивый глубокий голос, который доносится как будто не из горла говорившего, а откуда-то из-за его спины, и лицо у него тоже какое-то неправдоподобное, будто выписанное прилежной и безукоризненно точной кистью художника, так же как черные с серебром волосы, ровнехонько подстриженные бобриком.

— А мы и не спешим, — все еще напряженно, не своим обычным голосом отвечает Джейн.

Он во всем голубом: голубой галстук, голубой костюм, голубые туфли, только рубашка белая. Силуэт его удивительно четко вырисовывается на белоснежном фоне парохода, и кажется странным, как этот человек попал сюда, где пахнет гудроном и протухшим мылом.

Он чувствует внутри сосущую пустоту, ноги отказываются ему повиноваться, но вовсе не от того, что его застали распростертым перед Джейн, а от этой немыслимой голубизны, от этого совершенства, от того, что человек, стоящий перед ним, словно лишен объема, как на картине, от этого красивого голоса, звучащего где-то позади картины, и от этого чуть голубоватого дымка, располагающего к доверию, который поднимается, как фимиам от сигары, зажатой между двумя пальцами. Под голубым взглядом незнакомца он чувствует, что его узнали, и в то же время его как бы отделяет все затемняющая завеса, и никогда она не поднимется, она как граница, которая всегда существует между рисунком в книге и устремленными на него глазами.

— Ползать можно куда быстрее, — объясняет голос, словно идущий из-за спины, — этот способ скорее подходит для плавания. А чтобы ползти…

— Да мы сейчас спим в вагончике, а его везут сто косуль. Вы ведь не знаете, в чем дело, — прерывает его Джейн, к которой возвратился наконец ее обычный апломб.

Но человек словно не слышит ее и ничком падает на землю.

— Здесь такая грязища, вы запачкаете свой красивый костюм!

— Надо помогать себе руками и ляжками.

— Ну и видик у вас будет! Не надо нам ничего объяснять — мы играем совсем в другую игру.

Человек, не выпуская сигару изо рта, передвигается так быстро, что Джейн отбегает к самой решетке.

— Если упираться локтями и коленями, можно оцарапаться об острый камень, и тогда нечаянно вскрикнешь, а это все равно, что встать во весь рост.

Его глубокий голос словно жует кончик сигары, и голубоватый дымок больше не поднимается кверху, а медленно уплывает в сторону парохода.

— Зачем же тогда он полз? — спрашивает незнакомец вставая.

— Потому что он мне поклонялся, — нетерпеливо отвечает Джейн. — А вы не должны, я не хочу.

— Но если я все же захочу тебе поклоняться, маленькая Огненная богиня, ты ничего не сможешь поделать.

— Откуда вы узнали, что я Огненная богиня?

— Мне все известно, и к тому же это бросается в глаза.

Тогда, опустив голову, он ныряет в завесу, отделяющую его от незнакомца, неведомо как проникшего в их тайны.

— Лягушка в кукушке на опушке, — медленно, отчеканивая по слогам, говорит он.

— На опушке кости лягушки, — легко и непринужденно подхватывает человек.

Он знал, что этот человек не станет задавать вопросов, и затаив дыхание ждал его ответа, теперь он понял, что незнакомец привык играть в разные игры и знает равные штучки.

— Нет, не то, — говорит он сухо.

— Знаю. Я только хотел проверить, всерьез ли ты это сказал и из одного ли мы племени. — Кости кукушки в лягушке. А еще лучше: итсок шукук в шугял. Но это знают только вожди.

— Я из вороньего замка. Почему Святая Агнесса не осталась на месте Свиного Копыта?

— Я покинул все: замки, дворцы и даже королевство. Теперь везде царствует воронье. И никуда от них не деться, даже если отправиться в путешествие вокруг света, потому что земля теперь вертится не в ту сторону, и все кругом шиворот-навыворот.

— Как мост?

— Ты тоже заметил, что он как будто наизнанку вывернут? Так вот и я вывернут наизнанку. Никогда больше я не буду серьезным.

— А что же будет с детьми из замка?

— Стены рухнут, и не будет больше никакого замка. Останется только сплошная паутина, и все вороны запутаются в ней.

— Вы… вы Голубой Человек?

— Я больше не таюсь. Сами видите.

За все это время Джейн не проронила ни слова, только смотрела на них большими холодными глазами. Но вот она не выдерживает и вмешивается.

— Он обманщик! — говорит она голосом, не терпящим возражений. — Сейчас я тебе это докажу. Как зовут кота с отрубленным хвостом, который теперь превратился в зеленого медвежонка?

Человек в последний раз глубоко затягивается и далеко отбрасывает сигару, не спуская с Джейн все того же серьезного взгляда:

— Это ваша тайна, откуда же мне знать?

— Ну, что я говорила! — торжествует Джейн, и голос ее снова взбирается на высокие каблуки. — И потом, мсье, вам, должно быть, известно, что Голубой Человек — летчик. Как мой папа. А я прекрасно знаю, какая у летчиков форма.

Он бы сейчас охотно снял с нее скальп — так он злится, что она вмешалась, нагло вмешалась в игру, которой не знает и которая, может быть, сейчас вообще перестанет быть игрой. Он гневно обрывает ее:

— Откуда ты взяла, что Голубой Человек обязательно летчик? Девчонки никогда ничего не понимают. Я ведь тебе, кажется, объяснял, что ни того, ни другого я никогда не видел.