АНДРЕ ЛАНЖЕВЕН - Цепь в парке

— Я серьезный? Вот сейчас искупаюсь прямо в костюме — его не мешает простирнуть.

— Только не в бассейне, а то опять все получится серьезно. Да и вода там уж очень чистая.

— Значит, в реке?

Джейн даже вздрагивает от удовольствия, открывает дверь, ведущую в бассейн, бежит прямо к борту парохода и наклоняется над водой. Незнакомец снимает пиджак.

— Тут полно всякой дряни, вода прямо черная, а рыб не видно. А прыгать-то как высоко!

Он снимает также туфли и закатывает рукава белой рубашки.

— А как вода быстро течет! Видишь, Пьеро, как несет бумажки? А вы плавать умеете?

— Нет, конечно. Только серьезные люди прыгают в воду, умея плавать. Вот не вернусь, и ты будешь в этом виновата.

— Вы доплывете до моря? Никогда не видела, чтобы здесь кто-нибудь купался. Вот на острове, на другой стороне, я сама часто купалась, там насыпали песку и устроили для нас лягушатник.

Он снимает носки и закручивает штанины.

— Не надо, — говорит вдруг Джейн насмерть перепуганным голосом. — Я не хочу. Лучше уж в бассейне. А воду можно будет промыть еще раз.

— Теперь ты сама все принимаешь всерьез. А потом опять будешь называть меня обманщиком? Лучше взгляни мне прямо в глаза и смотри долго-долго, целую минуту, и всели в меня могущество Огненной богини.

Джейн бежит к шезлонгу, бросается на него, свертывается клубочком и дрожит всем телом под ярким солнцем. Он подходит к ней, наклоняется совсем близко и смотрит ей в глаза. Джейн понемногу успокаивается, завороженная его взглядом, а может, в ней снова проснулся задира-бесенок; но вот он уже бежит к поручням, и через секунду слышится всплеск, но где-то так далеко, что кажется каким-то нереальным.

— Ты сумасшедшая, как все женщины, — говорит он.

— Но он все-таки взрослый, он должен соображать, что делает. Знаешь, Пьеро, у него в глазах словно замерзшие слезинки.

Они наклоняются над водой и видят, как он плывет на спине, постепенно удаляясь от них, и машет им рукой. На пароходе и на пристани кричат люди.

— Знаешь, от него каким-то холодом несет, — добавляет Джейн. — Ты и правда считаешь, что он тот самый Голубой Человек, которого ты выдумал?

— Ничего я не выдумал. Есть такие вещи, которые не знаешь, а чувствуешь.

Но вот незнакомец возвращается к пароходу, плывет теперь саженками, погрузив в воду голову, он движется вперед очень-очень медленно, будто кто-то тянет его назад.

— И все-таки он необыкновенный человек!

— Тоже какой-то ненормальный, — заключает Джейн мечтательно. — Вроде Крысы. Словно нарочно стремится проиграть. И скрывает от других, зачем это делает.

— И все же он необыкновенный! Броситься в воду из-за твоих прекрасных глаз. Да надо быть сумасшедшим!

— Вот видишь. Ты и сам говоришь…

— Да я совсем не то говорю. Мне хотелось бы иметь такого отца, как он.

— А как же твой папа? Если он летчик, он такой же хороший, как мой.

— Но летчики вечно где-то в небе летают. А что это за замок на острове?

С парохода им гораздо лучше видно башню, она возвышается на холме под купой деревьев.

— Там только башня. А замка никогда и не было. И башня вовсе не такая высокая, как отсюда кажется. Мы с тобой туда сходим. Там даже столы стоят, можно позавтракать. Папапуф очень любит рассказывать про эту башню, придумывает разные невероятные истории и каждый раз завирается все больше и больше, потому что не помнит, что раньше говорил.

Рядом с ними кто-то разворачивает веревочную лестницу, и вот уже появляется красивая серебристо-черная голова, с которой стекает серая вода. Незнакомец прыгает на палубу и энергично трясет головой, чтобы из ушей вылилась вода.

— Вы хороший пловец, но в другой раз предупреждайте нас, — говорит человек с лестницей.

— Слава богу, она уже на месте, — объявляет незнакомец с облегчением.

— Кто? Кукушка или лягушка? — спрашивает Джейн, которая довольно равнодушно встретила его возвращение.

— Моя подводная лодка. Я назначил ей здесь свидание через три дня, но она прибыла раньше срока.

— А может, там его брат? Он ведь на войне, командир подводной лодки.

— Нет, нет. Моя лодка совсем маленькая, только для прогулок. Двухместная. Ты поедешь со мной?

— С вами? Ни за что на свете! Но может быть, вы нам ее дадите? Мы ведь уезжаем навсегда.

— Любопытно. Я тоже. Жаль, что там всего два места. Кому-то одному придется остаться. А куда вы направляетесь? Расскажи-ка!

— Я хочу на берег. Вы еще грязнее стали, и от вас пахнет мазутом.

Он берет свои туфли, носки, галстук, пиджак, и они возвращаются к белым мосткам.

— Понравилось им у нас? — спрашивает человек у мостика.

— Так понравилось, что они столкнули меня в лужу нефти. В следующий раз ее надо заблаговременно осушить,

— К вашим услугам, — отвечает человек, вежливо улыбаясь.

Он бросает все свои вещи на сиденье машины, дверцу которой все еще держит открытой человек в куртке с золочеными пуговицами.

— Зачем же вы бросили туда свои вещи? — спрашивает Джейн.

— О, я могу бросить их в реку, если тебе так больше нравится.

— Вы ведь отдали ему машину. Она теперь не ваша.

— Еще моя до восьми часов вечера.

— Почему это? Вы жульничаете.

— Потому что в восемь отплывает пароход. А мне еще надо кое за кем заехать.

— А как же мы? — не отступает Джейн.

— Отвезем вас сейчас в ваш замок. Это вопрос решенный. Где ваш вагон с косулями?

— Да это совсем не то. Вагон только на ночь, мы там спим. А сейчас наш замок у мамы Пуф.

Он открывает им заднюю дверцу, усаживается рядом с ними и говорит шоферу:

— К маме Пуф!

Но сейчас в его красивом, глубоком голосе сквозит нежность.

Машина дает задний ход, потом проезжает вдоль всего парохода, и он впервые замечает, что спереди на нем выведено золотыми буквами название: ТАДУССАК.

— Это по-индейски?

— Ты ведь знаешь индейский язык лучше меня. А это название того места, куда я еду, оно там, где начинается море, в двух днях пути отсюда.

— Значит, мы не встретимся, — объявляет Джейн. — Мы-то ведь уже в стране Великого Холода, а она куда дальше, чем страна индейцев.

— Ну что же, я заеду на обратном пути в страну Великого Холода. Это будет мое последнее путешествие.

— На подводной лодке?

Он надевает носки и туфли и ничего не отвечает. И они едут к маме Пуф в голубой машине человека в голубом.

— Я, кажется, понял, в чем дело. Он вовсе не Голубой Человек, а человек в голубом.

Они выходят из бакалейной лапки мсье Пеллетье. Джейн сосет карамельку с корицей, но у нее плохое настроение. Пришлось чуть ли не умолять ее съесть конфетку; она уверяет, что раньше эти карамельки были совсем другими, от них во рту было прохладно, а сейчас ее просто тошнит и, только чтобы доставить ему удовольствие, она согласилась попробовать. Тем не менее она принялась сосать вторую, покуда он отдавал коробку Крысы хозяину и говорил ему про Ласку; но, наверно, лучше ему было промолчать, потому что мсье Пеллетье разозлился и велел ему заткнуться. А за коробкой они все-таки заехали, не забыли, хотя Ласка совсем помрачнел, увидев голубую машину. В самую последнюю минуту он вдруг вспомнил про Крысу, вспомнил так потрясшее его лицо Крысы, скачущего на лошади в брюхе ночи — а ведь перед этим Крыса был таким счастливым, так по-детски радовался, что рядом с ним Баркас и Банан, хотя они были помоложе его, казались почти стариками, — и он испугался, что подведет Крысу, и попросил человека в голубом заехать на рыночную площадь.