Ричард Бах - Иллюзии. Приключения Мессии поневоле [сборник]

И тут он услышал голос, который звучал где-то внутри его собственной головы. Очень мягкий голос… Но все равно это было настолько неожиданно, что Флетчер опешил и вздрогнул в воздухе, словно наткнувшись на невидимое препятствие.

Не нужно их ругать, Флетчер. Изгнав тебя, они навредили только сама себе. И когда-нибудь они это поймут. И они поймут то, что понимаешь сейчас ты. А тебе следует простить их и помочь им понять.

В дюйме от конца правого крыла Чайки Флетчера летела птица — ослепительно-белая сияющая чайка, самая светлая в мире. Без малейшего усилия птица скользила рядом, не шевеля ни единым пером, и скорость ее полета была при этом равна скорости, с которой летел Флетчер, а это был почти его предел.

— Да что же это такое происходит?! Я что, сошел с ума?! Или уже умер?! Кто это?!

Тем временем голос — тихий и спокойный — возник вновь среди сумятицы его мыслей. На этот раз требовательно прозвучал вопрос:

Чайка Флетчер Линд, хочешь ли ты летать?

— ДА! Я ХОЧУ ЛЕТАТЬ!

Чайка Флетчер Линд, достаточно ли сильно твое желание летать для того, чтобы простить Стаю, и учиться, а затем вернуться однажды к ним и трудиться среди них, помогая им обрести знание?

Это был голос мастера. И как бы ни был горд Флетчер, и сколь бы уязвленным он себя ни ощущал, он знал — обмануть это ослепительное существо не было никакой возможности. И он смиренно ответил:

— Да.

— Ну что ж, Флетч, — в голосе сияющего существа звучала доброта, — тогда начнем с освоения искусства горизонтального полета…

Джонатан наблюдал, паря над Дальними Скалами. Этот парень — Чайка Флетчер Линд — оказался практически идеальным учеником. Сильный, легкий и быстрый, он обладал также самым важным качеством — пламенным стремлением научиться летать по-настоящему.

В это мгновение появился и сам Флетчер — серой молнией он пронесся мимо своего инструктора, выходя их пике на скорости в сто пятьдесят миль в час. Вот он рывком вошел в медленную шестнадцативитковую вертикальную бочку, громко отсчитывая вслух точки переворотов.

— …восемь… девять… десять… Джонатан-смотри-я-теряю-скорость… одиннадцать… я — хочу-добится-четкой-фиксации-как-у-тебя… двенадцать… вот-досада-кажется-я-смогу-сделать-только… тринадцать… эти-последние-три-витка… без… четыр… а-а-а!!!

Каждая неудача приводила Флетчера в неописуемую ярость. И особенно для него не могло быть ничего хуже, чем сорваться почти в самом верху и, опрокинувшись, кувырком полететь вниз, вращаясь вверх лапами в корявом штопоре. Ему удалось выйти из этого позорного падения только когда он был уже на сто футов ниже инструктора. Жадно хватая клювом воздух, он наконец выровнялся.

— Джонатан, ты напрасно тратишь на меня время! Я бездарен и туп! Стараюсь, стараюсь, но ничего не выходит! Чайка Джонатан взглянул на него сверху вниз и кивнул:

— Ты прав — не получится… Если будешь так жестко заходить на подъем. Флетчер, ты потерял сорок миль скорости еще в самом начале! Из пике следует выходить плавно. Ты должен течь!Необходимо совместить твердость и текучесть. Запомнил?

Он спикировал вниз, на уровень ученика.

— Давай-ка попробуем вместе — звеном. И обрати внимание на выход из пике — плавно и очень легко…

Прошло три месяца. У Джонатана появились еще шесть учеников. Все шестеро были Изгнанниками, и всех очень интересовала странная новая идея — летать ради радости полета…

Правда, им было гораздо легче освоить сверхсложные технические приемы, чем понять, для чего это нужно.

По вечерам на песчаном берегу Джонатан говорил им:

— Каждый из нас воплощает идею Великой Чайки — ничем не ограниченную идею абсолютной свободы. Потому точность и совершенство полета — только первый шаг на пути к раскрытию и проявлению нашей истинной сущности. Необходимо избавиться от всего, что ограничивает. Вот зачем это все нужно — скоростные полеты, предельное снижение скорости, высший пилотаж…

…А его ученики мирно посапывали тем временем во сне, утомившись после дня полетов. Им нравилось тренироваться — их увлекали скорость и возможность с каждой последующей тренировкой узнать что-то новое, утоляя тем самым все возраставшую жажду знаний. Но ни один из них, даже Чайка Флетчер Линд, пока что не пришел к осознанию реальности мысленного полета. Они еще не умели поверить в то, что полет мысли и полет ветра и крыльев — явления в равной степени материальные.

— Все ваше тело — от кончика одного крыла до кончика другого, — снова и снова повторял Джонатан, — есть собственно мысль, воплощенная в форме, доступной вашему зрению. Разорвав путы, сковывающие вашу мысль, вы разорвете и путы, сковывающие ваши тела…

Но сколько бы силы он ни вкладывал в эти слова, они звучали для них подобием волшебной сказки. Гораздо больше в этот момент они нуждались в сне и отдыхе…

Всего лишь месяц спустя Джонатан сказал, что пришла пора возвращаться к Стае.

— Но мы еще не готовы! — возразил чайка Генри Кэлвин. — И потом, нас ведь никто туда не звал! Мы — Изгнанники! И не можем позволить себе явиться туда, куда нас не звали. Что, разве не так?

— Мы свободны — и потому вольны идти, куда хотим, и быть самими собой везде, где бы мы ни находились. — С этими словами Джонатан поднялся в воздух и повернул на восток — к угодьям, где обитала Стая.

Ропот замешательства прокатился среди учеников — каждый из них мучился вопросом: как поступить?

Закон Стаи гласил: Изгнанники не возвращаются. И за последние десять тысяч лет Закон этот не преступал никто. Голос Закона запрещал: и думать не смейте о возвращении. Джонатан сказал: возвращайтесь не задумываясь.

И Джонатан уже летел над водой и был в миле от них. Если они еще немного помедлят, он встретится с враждебной Стаей один.

— Нас изгнали. Мы не принадлежим к Стае. С какой стати мы должны обращать внимание на Закон Стаи? — произнес Флетчер, обращаясь, скорее, к самому себе, чем к остальным. — И к тому же, если на него нападут, от нас больше толку будет там.

И они появились в то утро, они восьмером пришли с запада стройным звеном в форме двойного ромба. Они летели четко и слаженно, практически касаясь друг друга кончиками крыльев. Со скоростью ста тридцати миль в час они пронеслись над пляжем, где обычно проходили общие собрания Стаи. Джонатан — впереди, Флетчер — непринужденно и легко — справа от него, Генри Кэлвин, стараясь не отставать и не выпадать из общего ритма — слева. Затем все звено, как одна птица, сделало медленный вираж вправо — участок горизонтального полета — переворот — горизонтальный участок — слышно было только, как свистит рассекаемый ими ветер.