Борис Лурье - Дом Аниты

Между тем, похоже, он безмятежно дремлет на послеполуденном солнце. Можно совершить набег на нашу рыжую жертву с приличными шансами на успех.

Тактика такова: в молниеносной операции участвуют все четверо {48} 48 Вероятно, в лагерях Лурье предписывалось обрезать волосы и бороды другим заключенным. : быстро и крепко закрываем жертве глаза: голову держим руками, а тело сильно прижимаем к земле, как можно сильнее — на случай, если человек, внезапно проснувшись, дернется, что может привести к неудаче и повредить бороду.

К счастью, для лобовой атаки у нас достаточно навыков и опыта. Но акт по-прежнему опасен, особенно в данном случае, когда тело долговязое и в хорошей физической форме.

Однако, возбуждение охоты, риск, пляшущий на острие ножа, разделяющем неудачу и успех, — сами по себе награда охотнику.

Мы окружаем спящего. Поблизости никого. Наша мишень, кажется, погружена в глубокий сон. По сигналу начинаем действовать.

Но рыжебородый молниеносно хватает за члены двоих, очутившихся рядом, а других обездвиживает, наступая на их пенисы босыми ногами. Он дергает нас за наши приборы и рычит:

— Вы что, хотели прикончить меня вот этими ножницами? Придурки!

Мы стонем от боли.

В наигранном гневе рыжебородый продолжает глубоким мелодичным басом:

— Бороду мою захотели? Зачем она вам?

— Да, нам нужны волосы, только волосы, вот и все, — пищит Альдо.

— Только волосы! Ага, всего-навсего какие-то волосы! М-да, с вами, пожалуй, все ясно. Ладно, идите сюда, ребятки, — и он дергает нас за пенисы, заставляя сесть на траву.

Мы окаменели, мы вынуждены повиноваться, мы не сопротивляемся. Мы сидим, сбившись в кучку, и дрожим как осиновые листья.

Рыжебородый говорит:

— Вы, я вижу, рабы любви. Мне все ясно. Я знаю… я понимаю. Вам нужна моя борода. Но фиг вы ее получите!

Во время драки с него слетела кепка. К моему удивлению, я вижу его короткую стрижку с выбритой посередине бороздой, в точности как у нас.

— Меня зовут рабби Бухенвальд, — говорит он {49} 49 Это имя может показаться не просто кощунством, но обвинением, брошенным в лицо власти — во всяком случае, духовной власти — раввинов, которые могли бы помешать Катастрофе. Бухенвальд по-немецки «буковый лес»; сцена происходит в лесной зоне. Во дворе концентрационного лагеря Бухенвальд росло громадное дерево, известное как Дуб Гете; по преданию, его судьба была судьбой Германии: если они падут, то вместе. Какую бы духовную ценность ни приписывал ему немецкий народ, Третий рейх был уничтожен. Дуб сгорел при бомбардировках во время Освобождения, а пень сохранился в Бухенвальде как часть мемориала. .

Рабби Бухенвальд отпускает наши пенисы, а затем встряхивает каждый сердечным членопожатием. После чего расстегивает ширинку и обнажает свой прибор, чтобы каждый дружески пожал и его.

Так мы демонстрируем, что мы теперь друзья, настоящие френды.

— Как видите, мы очень похожи, — говорит рабби Бухенвальд. — И сверху, и снизу. Давайте прошвырнемся по парку!

На самом деле, не очень-то мы и похожи. Он огромный. Он возвышается над нами горой, а когда мы стоим рядом, кажется, что он растет с каждой секундой.

— Похоже, вы хорошие мальчики, — примирительно говорит Рабби Бухенвальд, и, когда мы идем, как веселые ученики, сгрудившиеся вокруг любимого учителя, он обнимает нас за плечи.

— Ребятки, позвольте угостить вас молочным коктейлем {50} 50 У рабов любви, похоже, появился пример для подражания. Они участвуют в неком полугомосексуальном ритуале — возможно, таким образом Лурье подрывал концепцию раввина как духовного авторитета. Но этот человек не угнетен, хоть он и раб любви. Что означает постоянное доение самцов? Как рабби создает молочный коктейль из ничего? Образ молочного коктейля, чистого или грязного, проходит через весь роман. Существует оккультный текст, где говорится, что сперма, пролитая впустую, порождает личинки, болезнетворных духов, которые внушают и овладевают умами. В любом случае это «вещество», питательное «молоко», и оно обладает некоей силой. (Lévi, Éliphas. The Key of the Mysteries , гл.4, «Fluidic Phantoms». London: Ryder, 1969. Aleister Crowley, trans., ed. C. 163–164). .

— Благодарим вас, Рабби Бухенвальд, но у нас есть деньги на карманные расходы, — говорит Ганс.

Проходя мимо пустой скамейки, мы видим, что там для нас уже заготовлены коктейли. Так что мы садимся и начинаем потягивать вязкую вкусную жидкость. Замечаем, что на скамейке стоит лишний коктейль — клубничный. Мы недоверчиво ахаем.

Рабби Бухенвальд сидит посередине, греясь на приятном солнышке, а мы, слуги, сидим вокруг. Мы все сняли головные уборы, обнажив чисто выбритые бороздки на скальпах.

Умиротворение. Все кажется ясным, простым и красивым. Вести беседу вовсе незачем. Молочные коктейли восхитительны. Заполнив желудки, мы обнимаем друг друга, садимся поудобнее и наслаждаемся днем, творением Божьим, лениво наблюдая за катящимися мимо нас многочисленными колясками.

Неподалеку в древесной тени, под плакучими ивами, я вижу группу растянувшихся на траве эсэсовцев с подругами-заключенными. Укрывшись от солнца, мужчины расстегнули мундиры. Вокруг белой скатерти валяются бутылки и корзинки.

Иногда оттуда долетает веселье: смех, жевание или бульканье — спиртное пьют из горла.

Эсэсовцы говорят по-немецки. Ветер доносит обрывки разговоров. Подружки заключенных болтают главным образом между собой, лишь изредка обращаясь к своим спутникам. Кажется, девушки общаются без труда, хотя говорят на незнакомых нам языках.

Хотя они ужасно истощены и ослабели от недоедания, а их движения заторможены, похоже, им весело.

В этой группе отдыхающих долго царит мир. Затем одна девушка-заключенная хватается за нож и начинает колоть им своего спутника. Но эсэсовец не реагирует. Он лежит себе на траве, не кричит, не отбивается. Остальных мужчин сцена, видимо, забавляет.

Рабби Бухенвальд всплескивает руками, а затем беспомощно их роняет. Потом обнимает нас за плечи.

— Какой чудесный день, — говорит наш рыжебородый раввин, вставая и уже намереваясь уходить. — Мы встретимся снова? Полагаю, да.

И тут он заливается румянцем:

— Не забудьте отнести Аните клубничный коктейль. Скажите, что от меня.

Мне очень плохо.

Обращение наших брутально настроенных Хозяек с еврейкой Джуди Стоун наводит на мысль о том, как мало знаю я о судьбе еврейских граждан Европы — откуда, видимо, и происхожу.

В помутневшей памяти всплывает воспоминание о том, как евреи собирались на работу — в надлежащем платье, согласно общепринятой моде или правилам. Их лавки, где они обслуживали население, всегда были безукоризненно чисты, их служба подобострастна. Их дети были хорошо воспитаны, вежливы и образованы.