Ксения Драгунская - Заблуждение велосипеда

Полное «асюсю-масюсю», но и оно вызвало гнев какой-то пожилой редактриссы со студии Горького. Она позвонила Садчикову:

– Это, кажется, ваша обязанность – читать и визировать сценарии, по которым снимают дипломные фильмы? Как вы могли такое пропустить? Это же очернение комсомола!

– Мне сценарии читать некогда, других дел полно, – невозмутимо ответил Игорь Иванович. – Ксюшу Драгунскую я знаю, что угодно подпишу ей не глядя. А если подписано – снимайте, до свидания.

На каком-то этапе в активную общественную деятельность студенчества влился (вломился, влетел!) Ваня Охлобыстин. Он просто фонтанировал идеями. Начал рассказывать мне сюжет будущего фильма, я только и делала что после каждой фразы говорила:

– Ваня, ты гений.

– Погоди, я тебе сейчас еще один сценарий расскажу…

До сих пор я так и не поняла, кто он – врун, приколист, псих, или все это у него серьезно, «по-всамделишному»?

Ну, что псих, это сразу ясно было.

Ремонт в Орденоносном достиг такого апогея, что добрался и до комнаты комитета комсомола.

Мы с Петей Луциком стоим у торцевого окна на третьем этаже, возле комитета комсомола. Заседать надо, а негде – в комитете малярные «козлы» и ведра с красками.

Мы коротаем время и разглядываем Петин партбилет – там размечены строчки под взносы до две тысячи какого-то там года. Это кажется безумно смешным – мы уверены, что в этих далеких годах никакой КПСС не будет и в помине.

– Ну, сидит девчонка в райкоме в Ташкенте и знай пишет – две тысячи первый, две тысячи второй… – говорит Петя.

Петя из Ташкента. Его заставили заниматься комсомольской работой, потому что он коммунист. Петя – светлый. Ни одной правильной черты лица, а общее впечатление – красавец! Светлые волосы, ясные, почти прозрачные глаза, чудесная улыбка. Мы очень хорошо дружим, именно потому что дружим, не имеем друг на друга никаких эротических или матримониальных видов. А это как раз очень сближает. Луцик из мастерской Агишева. Вдвоем с однокурсником, Лешей Саморядовым из Оренбурга, они классно, необычно пишут.

Этот тандем – Луцик\Саморядов – выпустил несколько картин: «Саранча», «Дети чугунных богов», «Дюба-Дюба», «Лимита». Ни в какое сравнение с литературным, драматургическим первоисточником эти картины не идут. Такое же заколдованное дело, как и в театре – чем лучше пьеса\сценарий, тем труднее театру\кино с ней справиться.

Толстый, неуклюжий, как тюлень, анекдотически близорукий Саморядов зачем-то полез по балконам из одного номера в другой в гостинице на «Кинотавре». Разбился.

Петя Луцик умер в 2001 году, на сорок первом году жизни, во сне, от остановки сердца.

Панихида в Доме кино – несколько человек родных и друзей рыдают у гроба, а чем дальше от гроба, тем оживленней «гургурят» прочие коллеги и единомышленники, кто что делает, кто с чем запускается, у кого чего…

Похороны, как тусовка.

А если на похоронах подразумевается присутствие средств массовой информации, то надо приодеться, выглядеть…

Стояли с Петей Луциком у торцевого окошка и смеялись над его партбилетом. Постепенно подтягивались другие «комитетчики» – Ваня Охлобыстин, Федя Бондарчук, Джаник Файзиев, Аркаша Высоцкий…

Ходили по институту, был пасмурный и светлый весенний день, почему-то народу не было никого нигде, может, конец дня?..

И вот наш славный комитет комсомола «засел» последний раз на пятом этаже в холле у рояля. У Аркаши Высоцкого оказалась с собой трава, покурили, вынесли решения и куда-то опять пошли – на какую-то манифестацию с демонстрацией…

Просто удивительно, как в таком режиме мы, те, кто на пятом курсе был, умудрились написать и защитить дипломы.

Защита дипломов проходила в третьем просмотровом зале. Показывали студенческие короткометражки, снятые по нашим новеллам, обсуждали полнометражные сценарии, которыми мы защищались.

На защите я как-то капитально загрустила.

Чувствовала, что ничего не получится, кино меня не любит, не пустит, не даст.

«Кина не будет».

«Эта девушка уже второй час грустит, надо разобраться…» – заметил председатель ГЭК сценарист Мережко, наряженный, как всегда, в голубенькую, под цвет глаз, рубашку. И поцеловал меня, наверное, ожидая, что я тотчас же подпрыгну от радости.

Мастер попросил у нас прощения за то, что, наверное, в общении с нами совершал ошибки.

Пили в общаге.

Магди приготовил курдское угощение в двух больших кастрюлях, и одну кастрюлю, неосмотрительно оставленную на общей кухне без присмотра, кто-то спионерил.

Нехорошев исполнил «Тбилисо», «Летят утки» и «Виновата ли я».

на Драгунскую Ксению Викторовну,

1965 года рождения,

русскую, члена ВЛКСМ

Драгунская К. В. поступила на сценарное отделение Всесоюзного Государственного Института Кинематографии в 1983 году. В настоящее время является студенткой пятого курса.

За годы учебы проявила себя как способная и ответственная студентка. Учится на «хорошо» и «отлично» как по специальным, так и по общественным дисциплинам. По специальности «мастерство кинодраматурга» имеет только отличные оценки. Ее студенческие работы отличает пристальное внимание к окружающему миру, вера в жизнь и в людей. Поставленные по ее сценариям студентами режиссерского факультета короткометражные фильмы интересно и своеобразно рассказывают о молодежи.

С первого курса Драгунская К. В. активно участвует в общественной жизни института. Она избиралась секретарем бюро ВЛКСМ сценарно-киноведческого факультета, в настоящее время является членом комитета ВЛКСМ института.

Характер у Драгунской К. В. непростой, с ней бывает трудно, но это искупается искренностью и человечностью студентки.

Драгунская К. В. пользуется уважением среди преподавателей и студентов.

Вот.

Ясно?

Пусть кто-нибудь только попробует сказать, что я просто выпендриваюсь. Вон, в характеристике написано, что я искренняя. Три человека подписали.

Искренность, господа, искренность…

Бывает такая степень искренности, к которой многие не готовы. Именно в силу особенностей своего восприятия, своей личности, в частности, собственной привычной лживости, фальшивости. Им искренний человек кажется лжецом.

А я искренняя.

У меня справка есть!..

И человечная. Справка, опять же.

Это я, человечный человек, который раньше часто говорил «а как же я?», или «ведь это же нечестно», или «мамочка, ну ты же обещала», или еще какие-нибудь отчаянные беспомощные слова, которые лепечет беззащитное и грустное существо , когда ему плюют в душу и срут на голову, обманывают надежду, которую он, затаив дыхание, лелеял, как щенка за пазухой… Самое смешное, что он тут же начинает лелеять другую надежду. Что все будет хорошо. Что услышат. Поймут. Не турнут. Не отмахнутся раздраженно. А когда надежда обманута, убита, существо молча глотает слезы, и все говорят – какая хорошая большая девочка. Но как только научишься давать сдачи, вломить как следует в ответ, вот так вот пиздануть с размаху, то все почему-то недовольны – знаете, она как-то испортилась. Такая, знаете ли, стала… А ведь была такая хорошая девочка…