Марина Юденич - Нефть

Промозглый. А какой он еще может быть, ноябрь в Москве? Сырой, холодный, продуваемый порывами ледяного хлесткого ветра. Вдобавок с неба сыпалась какая-то непонятная мелкая мерзость — похожая на дождь, но ледяная и колючая, как снег.

Стив прилетел в Россию накануне, хотя в Вашингтоне его решительно отговаривали от этой поездки.

— Мы не знаем, что произойдет сегодня в Москве, но у нас есть вполне заслуживающая доверия информация о том, что выступления объединенной оппозиции будут наиболее массовыми и наступательными. Западные журналисты, аккредитованные в Москве, полагают, что на этот раз власти, которые до этого сдерживали натиск оппозиции, оставаясь при этом в рамах закона, сегодня намерены ответить жестким подавлением любого сопротивления. Как сообщают некоторые информационные агентства, в Москву доставлены из регионов большие силы ОМОНА, специальной полиции, предназначенной для разгона массовых манифестаций. Так, руководство получило право на использование так называемой «спецтехники»: водяных пушек, гранат со слезоточивым газом и тому подобное. Учитывая решительный настрой обеих сторон — мы допускаем наличие жертв. Со своей стороны администрация США предостерегает президента и правительство России от любого насилия. Пресс-секретарь Белого дома дочитывал заявление, уже поглядывая в зал, битком набитый журналистами, прикидывая, с каких вопросов, которые сейчас, разумеется, посыплются со всех сторон, начать, чтобы хотя бы в первые минуты удержать пресс-конференцию в нужной тональности.

— Выйдут ли на улицы лидеры объединенной оппозиции и какова вероятность, что они будут арестованы?

— Разумеется, оппозиционные лидеры возглавят шествие, гарантий их свободы и безопасности не может дать никто. Разве что президент Путин. Но он молчит.

Зал отозвался легким смешком, пресс-секретарь довольно хмыкнул. Это была удачная реплика.

— Сколько человек примет участие в шествии?

— Мы не располагаем точными цифрами, но полагаем, что несколько сотен тысяч людей.

— Сотен?

— Да, именно.

— Идиот, у них заявлено пятьдесят тысяч человек, а придут — пять.

Стив наблюдал за пресс-конференцией из малого кабинета госсекретаря на седьмом этаже того самого белого здания, которое они с Доном когда-то сравнивали с космическим кораблем.

— Ну, к заявленным могут присоединиться люди, поддерживающие оппозицию. Теоретически.

Она сделала ударение на последнее слово.

— Надо было добавить, что в воздухе будут кружить боевые вертолеты. Под музыку Вагнера.

— При чем здесь Вагнер?

— Так было принято у немцев во время Второй мировой.

— Глупости, это был всего лишь советский фильм.

— Вам виднее, вы специалист по Советскому Союзу. Но — на самом ли деле или в кино — я представляю. Красиво.

— Не люблю Вагнера.

— Опять же — вам виднее.

— И мне виднее — лететь ли вам в Москву или нет.

— А вот это уже не так. Официально — я сотрудник NDI, двадцать с лишним моих людей уже там, потому — моя святая обязанность присоединиться к ним, в минуты этой страшной опасности.

— Но она все-таки существует.

— Не больше, чем на дискотеке в Бруклине, после полуночи.

— Власти все это время просто игнорировали их хаотические блуждание по Москве. И мелкие хулиганские выходки просто не замечали. Дрались с ними участники других молодежных движений — тех, которые идут на выборы под разными флагами. Но дальше обычного молодежного мордобоя дело не шло.

— Но сегодня, судя по всем, они решили…

— Дать последний и решительный бой…

— Ого. Так кто из нас знаток Советского Союза?

— Я уже не помню, откуда я это знаю? А — вспомнил! — на выборах в 96-м пугал людей реставрацией коммунизма, подкладывали под видео Зюганова. Точно.

— Значит, опять ничего не будет? Стив, у нас не так много фактуры для того, чтобы говорить о нелегитимности.

— Не так много, как хотелось бы, — но вполне достаточно. Убийство оппозиционных кандидатов. Журналистов. Расправа над этой девочкой в Лондоне, которая написала книжку про Путина. Завтрашнее побоище, ну, разбитые физиономии и избитых старух — это уж мы организуем. Шахматиста до выборов надо будет упрятать в камеру.

— Они этого никогда не сделают.

— Положись на меня, я пропишу ему роль в таком сценарии, что у них просто не останется выбора.

— Это невозможно.

— То же самое ты говорила, когда я впервые произнес слово «полоний».

— И это было ужасно. Этот лысый умирающий человек…

— Кто-то когда-то объяснял мне суть закона больших чисел и последствия профессиональной деформации.

— Да. Но, я надеюсь, ты не заставишь шахматиста рассыпать полоний по Москве?

— Я никогда не повторяюсь, Конди.

— Но Кремль запретил проведение этой демонстрации, следовательно, действия всех этих людей незаконны и полиция имеет право их пресечь, — пожилая немка все-таки дотянулась до микрофона, хотя пресс-секретарь упрямо не замечал ее всю пресс-конфренцию.

— У Кремля нет права запрещать…

— Он дебил, — Стив так всплеснул руками, что больно ударил себя по коленке. — Я полчаса объяснял ему порядок проведения массовых мероприятий в Москве.

— Ладно. Она все равно ничего не поймет. И напишет, что Кремль запрещает народу выражать свою волю. Чем плохо?

— Ну, если она так напишет.

«Не напишет», — сказал он теперь сам себе, но его никто не услышал, вокруг горланила толпа журналистов в ярких оранжевых жилетах, это было почти как на показах мод, когда пресса требует звезду подиума развернуться и принять ту или иную позу. Сейчас они требовали от жидкого потока демонстрантов агрессии и экшена. Но демонстранты реагировали вяло. Какая-то старушка с портретом Сталина в руках вдруг с разбегу бросилась на цепь милиционеров, растянутую вдоль кромки тротуара. «Не добежит», — вяло подумал Стив, но старушка добежала и даже исхитрилась портретом вождя сбить ушанку с головы молодого милиционера. Ее аккуратно подхватили под руки, повели к милицейскому автобусу — толпа журналистов, сметая кордон милиции, ринулась следом. «Хорошо бы в кадр не попал Сталин. Но это вряд ли», — уныло констатировал Стив. Настроение его портилось с каждой минутой. Акция не то, чтобы провалилась совсем — были и потасовки, и драки с ОМОНОМ, и окровавленные люди на мостовой, и штурм садовой ограды, бесполезный, зато зрелищный, и речи оппозиции, и даже шахматист, для которого он все же придумал подходящий сценарий, срывая портрет Путина, сорвал одновременно с ним российский флаг и кто-то, оказавшийся рядом, тут же — пару раз пнул его ногой в тяжелом ботинке, и тут же — другая группа, изображавшая противников и периодически затевавшая потасовки и драки, закричала, что шахматист глумится над флагом России, и тут уж подоспел ОМОН и шахматиста увезли.