Инна Хаимова - На полпути к себе...

Черты его лица исказились, будто он что-то в себе сдерживал, и Юне даже показалось, что еще немного — и он просто расплачется. Ей стало не по себе.

Минутой раньше она готова была завестись и высказать мужу все, что она думала о нем и об его «мамулечке». Но необъяснимое женское чутье подсказало ей, что все эти годы Иван чувствовал себя ребенком, сыном и вдруг осиротел — и ему пришлось в одночасье повзрослеть. Неожиданно от этого прозрения Юна осознала себя сильной, необходимой ему. Сейчас именно тот момент, когда она может заставить его уверовать в ее незаменимость.

И Юна обняла мужа, прижала его голову к груди и начала гладить, уговаривая, как маленького больного ребенка:

— Ванечка, миленький, успокойся. Все образуется. Все уляжется.

Что образуется, что уляжется — она и сама не знала.

Ее убаюкивание успокаивало, усыпляло. На какое-то мгновение он затих и даже прижался к ней. Лицо стало разглаживаться, в нем исчезла напряженность. Но вдруг оно опять исказилось болью. Иван отпрянул от Юны. Губы его сжались точь-в-точь, как некогда недовольно их поджимала Мария Дмитриевна, и Юна ощутила, что ему неловко за свою минутную слабость, стыдно, что он позволил жене успокаивать себя.

— В общем, как хочешь, — равнодушным тоном произнес Иван. — Если ты настаиваешь — могу и пойти. А сейчас давай спать. Мне завтра рано вставать. Я лягу в гостиной.

Он молча повернулся и пошел в большую комнату.

От слов Ивана веяло холодом, и настроение Юны опять испортилось. Она поняла, что проиграла, и больше превосходства над Иваном не ощущала. Она также поняла, что кончина свекрови не оборвала невидимую, духовную ее связь с сыном. И что Иван ни на какую встречу не пойдет. Да и ей нечем удивлять своих бывших сослуживцев. Не о чем ей с ними говорить. Не о свекрови же в конце концов, которую она презирала, не о муже, которого вроде бы терпит около себя, принимая его «дарственные», а вместе с ними видимость абсолютного благополучия?

На следующий день Юна сообщила Анатолию Ивановичу, что прийти на встречу не сможет из-за внезапной болезни мужа. Что с ним, она не знает. Ночью у Ивана поднялась высокая температура.

— Жаль. Может, он поправится? — огорченно проговорил Лаврушечка.

— Кто знает?.. Но я так хочу тебя увидеть! Слышишь, Толечка? Ты меня слышишь?! — Она еле сдерживалась, чтобы не разреветься.

Каждый год Девятого мая Юна и Рождественская ездили на кладбище, где рядом с Фросей была похоронена и Паня. Это давно стало для Юны и Евгении Петровны традицией. В свое время они добились, чтобы Паня была похоронена рядом с Фросей. Для этого им пришлось долго и упорно уговаривать заведующего кладбищем. В конце концов они его убедили, что не в родстве дело, что и чужие люди порой бывают друг другу роднее родных.

Заведующий кладбищем, мужчина цветущего вида, во время их разговоров согласно кивал. Юна смотрела на него и поражалась контрасту между цветущим видом заведующего и печальной должностью, которую он занимал. Потом, когда Юна приезжала на могилы Фроси и Пани, она, случалось, встречала заведующего. Они здоровались как старые знакомые и даже порой беседовали о чем-нибудь незначительном, как обычно разговаривают малозначащие друг для друга люди.

В торжественный День Победы восьмидесятого года Юна снова увидела заведующего кладбищем. Он стоял у входа, в тени липы. Возле его ног вился пес неопределенной породы.

— А вашей могилой интересовались, — сказал он, здороваясь с Юной.

— Кто ж это?

— Он не представился. Но я ему подсказал, где могила.

«Кто же это? — подумала Юна, направляясь к дорогим ее сердцу холмикам. — Странно…»

Потом, увлекшись работой, убирая прелую листву с могил, унося ее к вместительным металлическим контейнерам, она и думать забыла о разговоре с заведующим кладбищем.

Юна наклонилась, чтобы посадить очередной кустик рассады, и в это время боковым зрением заметила мужчину, приближающегося к ним, с букетом черемухи. Он был высокого роста, худощавый, лет шестидесяти. Глубоко залегшие складки на щеках делали их мешкообразными. Его огромный открытый лоб незаметно переходил в лысину.

Мужчина остановился недалеко от могилы и стал оглядываться по сторонам. Потом достал из кармана пиджака очки, протер их носовым платком, надел и, оглянувшись еще раз, подошел к Юне совсем близко.

— Кажется, здесь, — проговорил он. — Правильно, — и громко прочитал надпись на металлической трафаретке: — «Ребкова Е. Т. 1926 года рождения».

Юна не могла отделаться от мысли, что его она где-то видела, этого человека, но где — вспомнить не могла.

— Надо же! — продолжал разговаривать сам с собой незнакомец. — Как быстро пробежало время! Сейчас ей было бы пятьдесят четыре. Даже не могу этого себе представить!

Юна не выдержала и спросила его:

— Простите, но откуда вы знаете маму?

Мужчина поклонился:

— Разрешите представиться. Вадим Константинович Новиков. Я ее однополчанин. Я был у вас дома… Лет шестнадцать… нет, семнадцать тому назад. Хотел тогда Фросю на свою свадьбу пригласить… Ведь она меня спасла. Я ей жизнью обязан. Такие вот девчонки, а сколько добра сделали на войне. Ими-то мы и были сильны!

Он замолчал. Юна тоже молчала, глядя на жалкую могилу с только что посаженными анютиными глазками…

И она вспомнила день, когда к Фросе, к ним, этот человек приходил. Действительно, он же говорил, что его зовут Вадим Константинович, что он инвалид. И фотографию невесты показал. Кроткой женщины, согласной за ним ухаживать. Юна взглянула — Моисеева! И вспомнила Юна, как горячо она отговаривала Новикова от брака с Моисеевой, рассказала ему о ее приключениях и аферах. И не знала Юна, что Новиков был наслышан об этих «историях» Моисеевой, но от принятого решения не отказался. И тем не менее они не поженились. Но совсем по другой причине… По какой — Юна, конечно, не знала. Знала она только одно: и сейчас отговаривала бы его от подобного брака.

Пауза становилась уже неловкой. Чтобы прервать ее, Юна спросила:

— Значит, это вы?

— Значит, это я, — ответил Новиков. — Ефросинье я на всю жизнь благодарен…

— А осколок в легком сидит?

— Ну и память! — удивился он.

— Я только сейчас вспомнила об осколке, — Юна немного смутилась. — Как и об остальном, — сказала она. — А вы сегодня где-нибудь празднуете? Если нет, приходите к нам, вернее, к Евгении Петровне, — и она указала на Рождественскую. — Тетя Женя наша бывшая соседка. Я как-то вас и не познакомила. Мы вместе в подвале жили. Мы всегда у нее празднуем этот день. Никого чужих, своя семья. Правда, мой муж в командировке, — Юна умолкла.

— Спасибо. Но сегодня у меня собираются однополчане, так что покинуть их не смогу. Может быть, наоборот, вы придете ко мне?