Элис Макдермот - Девятый час [litres]

Салли была настолько потрясена, смущена и растерянна, что ответила вежливо:

– Да, – прошептала она. – Жива.

– А ваш отец? – не отставала попутчица. – Он все еще с вами?

Салли покачала головой, снова отводя глаза. Сразу через проход сидел мужчина с газетой. Ей показалось, он бросил на них мимолетный взгляд.

– Мой отец умер еще до моего рождения, – ответила она, хотя интуиция (при всей неопытности Салли в путешествиях) подсказывала ей прекратить разговор, перебраться на другое место, в другой вагон. Обратиться за помощью к мужчине через проход.

Женщина опять рассмеялась, глубоко и протяжно захихикав, хотя, как заметила Салли, осторожно на нее глянув, грудь у нее поднималась очень быстро, в такт странному дыханию.

– Ну, полагаю, маленькая штучка лучше, чем вообще никакой, как в случае вашей бедной матушки.

Как раз в этот момент к ним подошел проводник.

– Добрый вечер, дамы.

Он взял их билеты.

– Добрый вечер, сударь, – откликнулась попутчица Салли и нагнулась в поисках билета, который был втиснут в угол одной из ее сумок, затем подняла голову слишком близко к пряжке его ремня. Передавая билет, она посмотрела на Салли, потом снова перевела пристальный взгляд на синие штаны кондуктора, кивнув, точно Салли следовало задуматься о том, что скрыто под габардином.

Перед глазами у Салли возник извивающийся в темноте влажный мизинец, и она, снова покраснев, отвернулась к окну.

– Читали когда-нибудь «Крошек»? [14] Комикс Уильяма Донахью, выходивший в «Чикаго трибьюн» с 1914 по 1964 г., в котором нормальные предметы соседствовали с крошечными персонажами. – спросила вдруг соседка вполне приятным, светским тоном. – В воскресных приложениях? Про миленьких эльфов. У них катушки из-под ниток вместо стульев, листья каштанов или что-то там еще вместо одежды. Видели когда-нибудь?

– Нет. – Салли покачала головой.

– Они просто очаровашки, – продолжала попутчица. – Я большая поклонница воскресных приложений. Люблю Сиротку Энни, потому что сама сирота. Почти как вы. Большого Папочку Уорбакса с его красивой лысиной. А еще Малыша Эбнера. Вы часто ходите в кино?

– Иногда, – сказала Салли.

Женщина повернула голову, при этом ее подбородки словно удвоились, и еще раз осмотрела девушку.

– Вы правда хотите провести жизнь в полном одиночестве, без мужчины, который бы вас защищал?

Салли, пожав плечами, улыбнулась. Интуиция подсказала ей не размениваться на разговор с этой грязной женщиной, но она боролась с желанием резко бросить: «Обручена с Господом Нашим».

Попутчица смотрела на нее изучающе.

– Но вы просто ребенок, – констатировала она, явно не ожидая ответа. – Скоро поймете, о чем я.

Подняв руки, она вынула булавки из шляпы, устраиваясь поудобнее, затем взбила себе волосы и продолжила:

– Как приеду в Калифорнию, перекрашусь в платиновую блондинку. Думаю, мне пойдет. Как по-вашему, пойдет?

Салли вежливо улыбнулась (именно так, как ее учили):

– Думаю, да.

Ей очень хотелось отвернуться от женщины к окну: и чтобы посмотреть, где они едут, и чтобы положить конец разговору. Но она не знала, как это сделать.

– Но, конечно, муфточка все выдаст. – Женщина снова ткнула Салли локтем в бок.

Все еще улыбаясь, Салли покачала головой. Ее мать как-то нашла в корзине с пожертвованиями белую муфту из кроличьего меха, но Салли от нее отказалась – тогда она была уже достаточно взрослой, лет десяти или одиннадцати. Она к тому времени научилась распознавать высокомерные взгляды других девочек на улице, даже в церкви, когда те видели, что она донашивает их собственную одежду, из которой они выросли.

Но женщина кивала на свои колени и говорила с ней так, словно она вдруг оглохла.

– Муфта, – повторила она. – Что, никак не поймете? Там, внизу. Ее я перекисью обрабатывать не стану. – И она рассмеялась, запрокинув голову и опять елозя по скамье толстым задом, чтобы устроиться поудобнее. Ручки у нее были слишком короткими для такого тела. Она то и дело скрещивала и складывала их на внушительном бюсте. – Как по мне, – продолжала она, – к тому времени, как мужик окажется с глазу на глаз с твоей муфтой, ему уже нет дела, натуральная ты блондинка или нет.

Салли непонимающе покачала головой, и женщина, не переставая пыхтеть, зашлась смехом.

– Ах, вы ребенок! – с многозначительным видом воскликнула она. – Скоро узнаете.

Салли с пылающим лицом повернулась к окну. Поезд шел по скучным окраинам. Вдалеке еще виднелись доходные дома и широкие улицы, тут и там в окнах зажигался свет, хотя солнце пока не село. Она смутно чувствовала, что женщина снова наклоняется вперед пристроить сумки, выпихивает их в проход, задвигает назад под свои маленькие ноги.

А потом у плеча Салли опять начался бубнеж, с каждым словом горячее дыхание соседки било ей в шею.

– Однажды, – сказала женщина, – я ехала на поезде из Чикаго, и по проходу шли двое мужчин и обсуждали, мол, какие они меткие. Слышали про такое?

Салли покачала головой – она опять все не так поняла.

– Один, хвастаясь, говорил, что с десяти шагов в очко попадает. Вот я ему и сказала: «Что-то меткость у вас сортирная, сударь». А он мне: «Сами попробуйте, дамочка. Такой тир в каждом вагоне имеется». – Она рассмеялась. Когда она выдыхала, у самого воздуха словно бы появлялся вкус. – Поняли, о чем я? Сортир. Отхожее место. – Она помахала пухлой ручкой. – Я про то, что пойду-ка я поищу сортир.

Салли по укоренившейся привычке вежливо улыбнулась и кивнула, точно до сего момента их беседа была невероятно изысканной. Внезапно женщина наградила ее долгим, проницательным взглядом, совсем не добрым.

– Держите свои руки при себе, пока меня не будет, – предупредила она. – Мои вещи не трогать!

Она не без труда поднялась. И опять же, то, как она двигалась, шаркая и раскачивая задом, наводило на мысль о солидном возрасте. Когда она удалилась, мужчина через проход опустил газету и посмотрел на Салли с оттенком удивленного сочувствия. Он был в годах. Или, может, молодой, но его старила тень от полей шляпы. Салли снова покраснела при мысли о том, что он мог случайно слышать их разговор.

В проходе рядом с ней возник маленький ребенок. Во всяком случае, это было существо с крошечным тельцем, тонкими руками и ногами, но с большим и грязным лицом. Голова у него была неравномерно обрита: в одних местах до самой белой кожи, в других же торчали черные волосы, отчего череп казался покрытым вмятинами и деформированным. На голове, подбородке и на носу у ребенка красовались струпья. Мгновение он стоял около нее, покачиваясь от движения поезда. Потом положил руку на подлокотник пустого места и улыбнулся, показывая кривые и серые, почти зеленые зубы. Улыбнувшись, Салли поздоровалась с ним.