Александр Григоров - Знать

В молчании соорудили обед: крупно нарезанная капуста, черноватый борщ и макароны с подгоревшей котлетой - много ли приготовишь на электроплитке?

Только приступили к еде, как в открытое окно влетели резкие звуки:

- Стоять! Куда?!

- Пропуски!

- Ты в армии служил?

- Да... А-а-а!!!

Бронский открыл окно и увидел скорченного охранника на ступенях. Хлопнули двери центрального входа. Сквозняк дал спасительную передышку в непроглядной жаре.

Через пару минут дверь в кабинет открылась - на пороге стояли Пользун и молодой человек, которого Бронский раньше видел в офисе знати. Визит предводителя мог означать что угодно - от благодарности до шантажа.

Рёшик заключил Бронского в объятия - молча.

Сели пить чай с сухарями.

- Это лучше, чем могло быть, - сказал Николай Вальтерович, когда выслушал рассказ. - Но что все-таки случилось? Почему ужесточили режим?

- Понятия не имею, планетарную передачу им в редуктор. Не в этом дело. Главное - моя сила против них не действует.

Бронский посмотрел на Ростислава. Тот кивнул.

- Спасибо, что приютили, - Рёшик поклонился, - наверное, у вас будут проблемы.

- У нас и без этого проблемы.

- Но мне нужна еще одна ваша помощь. - Профессор обратился во внимание. Не стоило так быстро расслабляться. - Не могу блуждать в потемках - либо сила осталась, либо исчезла. Я должен проверить.

Бронский начал было отвечать, но Рёшик прервал его:

- Есть риск. Средний уровень знаний ваших людей высок, поэтому придется бить сильно. Если кандидат не найдется - пойму.

Он сел за стол и бесцельно покрутил в руке баранку. Потом раздавил на четыре кусочка. Принялся составлять из них целый бублик - не получилось.

Николай Вальтерович сделал вид, что погрузился в вычисление и даже запустил программу слежения за магнитной ловушкой, но аппарат не работал и показаний не давал.

"Бывший лидер знати потерял не только власть, но и способности к применению знаний. Допустим. Мне что с того? Он хотел использовать благо во благо, но не учел: помноженное на силу добро дает зло. Незнание превращает знание в ноль. Значит, и жалеть не стоит. Впрочем, с теоретической точки зрения интересно - откуда вообще взялась сила и куда она делась".

- Да, я понимаю степень опасности, - проговорил Бронский, глядя по-прежнему в экран, - уверен, здесь найдется человек, не жалеющий себя ради дела.

Стебня бросил игру и привстал, как управляемый с клавиатуры персонаж.

День у Варгашкина не задался с утра. Сначала пришли арендаторы с претензиями относительно платы за июнь. Из-за институтского бунта упали продажи, а значит, нужно снизить аренду. Согласился - желающих снять помещение в опальном ИНЯДе и так с фонарями не сыщешь. А ближе к вечеру примчались несусветовские журналисты с вопросами о том, как здесь оказался арестованный лидер знати Пользун. Кириллу Денисовичу самому стало интересно - что Пользун делает в ИНЯДе, если он сидит под домашним арестом? Очередной финт Несусвета и Гоши? Могли бы предупредить. И при всем этом камеры, свет, микрофоны... Варгашкин чувствовал себя, как вампир, которого посреди дня выволокли из уютного гроба. Борзописцам слово скажи, зацепятся - и арендаторов опросят, и в деньгах копаться начнут. А деньги суеты не любят.

- Мне не известно, что Игорь Пользун находится в институте, - честно проговорил Варгашкин в микрофон.

- Как же?! - удивилась крашеная во все возможные оттенки журналистка. - А он в кабинете директора сидит.

Кирилла Денисовича взяла злость.

- А вот идемте, вместе посмотрим! - рявкнул он.

По пути еле сдерживал внутреннее напряжение. Кипящий чайник, у которого поднимает паром крышку. Надоели все: стенающие бюджетники, дельцы из Горуправы, докучливые журналисты. Почему нельзя оставить человека в покое?

В кабинете директора стояла тишина - такая, что Кирилл Денисович поспешил восторжествовать: "Видите? Нет никого!". Но когда открыли дверь, все оказались на месте. Бронский суетился возле ускорительного ведра, Стебня водил мышкой и яростно жал левую клавишу, Пользун стоял в задумчивости у окна. Присутствовал еще один молодой человек, образ которого Варгашкин помнил, но назвать его по имени не решился бы.

- Что здесь происходит? - задал он риторический вопрос.

- У меня гости, - невозмутимо ответил профессор.

"Ты смотри, чувствует себя хозяином, - подумал Кирилл Денисович, - ест за мой счет, агрегат свой собирает, пакостит, а мнит себя директором. Ничего, это ненадолго".

- Ваш гость - преступник. Мне не нужны проблемы. Благодаря вам их и так достаточно. Новости о вашей террористической деятельности добрались до Европы. Заграничная пресса хочет видеть своими глазами ученого-террориста. Пока вы черт знает чем занимаетесь, я работаю и обеспечиваю институт. Гоните вашего гостя, пока я не позвонил варте. Впрочем, я и так позвоню.

Во время монолога Кирилл Денисович по шагу приближался к Бронскому, чтобы подтвердить серьезность намерений. В итоге оказался между профессором и его детищем.

- "Черт знает чем" - это вы называете научную работу? - Бронский встал. - А свою деятельность, безусловно, считаете благом? Так вот, что я вам скажу: именно ваше стяжательство погубило институт. Думаете, я не знаю, откуда вы изыскиваете средства? Не вижу, как разворовали ИНЯД? Да, я боялся вмешиваться! Но сейчас, когда колыбель науки превратилась в инвалидную коляску, я закончу свой труд. Извольте не мешать, заместитель по науке!

- Вот как?! - пропищал Варгашкин. - Ну ладно.

Он замер, подбирая слова и шевеля губами. А когда изготовился, заметил, что оператор снимает все происходящее, а журналистка строчит в планшет. Кирилл Денисович сделал шаг к двери, чтобы прервать съемку, но зацепился и полетел.

Этот полет Николай Вальтерович наблюдал, как в кино. Нога Варгашкина ударилась о деревянную ножку массивного стола, на котором стояла вакуумная камера. Ножка треснула под тяжестью, и аппарат поехал к краю. Взмах рук, натяжение провода, скрежет подставки о столешницу... Варгашкин приземлился раньше ускорителя - сноп искр напугал больше, чем неожиданность падения.

Выученный ежесекундно ждать сенсации, оператор уткнулся в видоискатель. Боря как сидел за компьютером, так и остался, вжав шею, будто в него стреляют из монитора.

Модель ускорителя беспомощно лежала на кривом паркете, как труп самоубийцы. Казалось, когда обломки унесут, на потрескавшемся лаке останется очерченная мелом фигура. В тишине было слышно, как жужжит механизм камеры.

Бронский упал перед аппаратом на колени и ощупал его, как доктор, осматривающий пострадавшего. Судя по выражению лица и дрожи в пальцах, диагноз получался неутешительным.

- Ну и бардак! - выговорил Варгашкин.