Яхим Топол - Мастерская дьявола

Мы с Лебо кивнули, окей, мы верили ей, как-никак она пришла к нам из внешнего мира.

Тогда мы с Сарой уже отлично понимали друг друга, поначалу же, когда она, подавленная и с темной тучей в душе, блуждала среди руин, я незаметно следил, как бы ее, к примеру, не затянуло бесповоротно в образовавшуюся после паводка воронку или не унесло одним из потоков черной воды, какие местами, вырываясь из катакомб, заливали низко расположенные развалины… следил, чтобы она не заходила слишком далеко в здание старого цейхгауза с разрушенными стенами, где ей на голову мог упасть кирпич… Сара привыкла ко мне и моему стаду; я показал ей свой хлев, и ее не испугал даже бодливый Боек.

Саре были по душе мои козочки, а я ее однозначно любил, или как это назвать, хотя она меня, скорее всего, нет, этого я уже не узнаю… как бы то ни было, мы переживали друг с другом и порывы страсти, ведь для этого довольно было просто рухнуть в красную траву. Больше я об этом ничего не скажу. Потому что человека, который при всех без стыда болтает о таких вещах, я бы без колебаний поставил к стенке, совсем как в старые времена.

Под вечер мы поднимались и гнали стадо домой. Люди над нами все равно посмеивались, подшучивали надо мной и Сарой. Ведь пыль с крепостных кирпичей остается на волосах, въедается в одежду и в кожу, и все понимают, почему кто-то катается по траве.

В Праге мы останавливались в гостинице. Денег у нас хватало, в то время мы их уже даже не считали, а кроме того, наши поездки в Прагу были деловые и, само собой, тоже оплачивались из средств, поступавших благодаря контактам Лебо.

В случае необходимости Лебо, часто в сопровождении Сары или других девушек, отправлялся в банк и снимал нужную сумму. Девушки, конечно, иногда хотели купить кое-какие девчачьи мелочи, как говорил Лебо, так что некоторое время они проводили в пражских магазинах. За деньгами я не следил, обо всем, что требовалось для компьютерного уголка, заботилась Сара. Одежду мне тоже выбирала она.

Именно Сара приобретала майки и другие сувениры, планировала расходы на издание рекламного буклета, закупала ящики красного вина для наших вечеринок, то есть для учебы через игру, а я был в основном носильщиком, таскал за ней по городу рюкзаки, хотя мы и на такси частенько разъезжали — хорошо, что Сара меня к этому приучила.

Гостиничный номер на неприметной улочке вблизи Староместской площади полнился запахом Сары и был совсем не такой, как мой следующий номер в отеле.

Как раз сейчас мы с Сарой в Праге, в гостинице. За окном бесчисленные улицы, наша улочка — узкая, длинная и кривая, на выщербленном тротуаре тут местами валяется собачье дерьмо и всякий мусор. Но я тут чужой.

Терезин — город по-военному прямоугольный, так что тебе, деревенщине, легко там ориентироваться, а Прага — средневековая, вся в извивах, изгибах, загибах, объясняет Сара, почему без нее я бы в Праге заблудился.

В этом номере мы во время наших деловых поездок ночуем, разбираем покупки, обнимаемся, треплемся…

Этот ваш Терезин, мой милый старый пастушок, мне даже чем-то напоминает Венецию, говорит Сара, небрежно опершись о мое плечо; на полу вокруг нас сохнут майки с Кафкой — целая куча маек, у нас был поход за майками, и нас намочило ливнем, я дышу черной влагой пражского дождя в ее волосах… Понимаешь, святой Марк и гондолы — это ваш Музей, который власти содержат напоказ всему миру… а чуть дальше в ветхих домах живут нормальные люди — ну то есть как нормальные, покачала она головой, фыркнула и уточнила, что повсюду в Западной Европе о массовых военных захоронениях тщательно заботятся и оберегают их, а у вас в Терезине… просто диву даешься, что на месте казней старый пан Гамачек продает брюкву… и что там, откуда отправляли эшелоны на восток, в лагеря смерти, старые тетушки Боухалова и Фридрихова клянут свой бесконечно заедающий гладильный каток… и что вы детьми играли в камерах смертников и трогали друг друга в бункерах! Это же просто ужас, вы, должно быть, все извращенцы, только не знаете об этом… Всюду на Западе подобные детские прогулки были бы строго запрещены, объяснила она… Да ведь у нас тоже, ввернул я. Но вам на это плевать, возражает Сара… Ну да, соглашаюсь я, например, мне какие-то там запреты абсолютно пофигу, лишь бы не попасться… Она вертит головой. Так мы с ней разговариваем, а потом иногда ложимся в постель.

И вот случилось так, что боевики из Патриотических сил совершили вылазку на той самой улице, где по стечению обстоятельств была наша гостиница. Мы возвращались с покупками и смотрим: смуглые подростки разбегаются по подворотням, цыгане петляют по улочкам, а за ними гоняются молодчики в кожаных куртках, вооруженные ножами и битами. Какие-то люди высовываются из окон, аплодируя погоне и показывая, куда скрылись беглецы. Сара стоит, разинув рот, пакет с Кафками выпал из ее рук на землю.

Двое парней перегородили вход в нашу гостиницу. Они стоят спиной к нам, и я уже приглядываюсь, не валяется ли поблизости кусок трубы от строительных лесов или хотя бы доска, врезать бы им вот этак по-быстрому да сзади, на это бы меня хватило, хе-хе, но как раз сегодня они, видать, даже булыжники из мостовой для себя повыворотили, сволочи.

И мы слышим, как они маршируют, скандируя свои лозунги, по улице за нашими спинами, и вскоре всю ее целиком заполняет шеренга молодчиков из Патриотических сил в черных рубашках и с флагами, с такими лучше не встречаться, я о них наслышан, совсем недавно, к примеру, тетушки в гладильне рассказывали, что это самые настоящие нацисты, и я хватаю Сару за локоть, она только ругается на своем языке, парни дают нам пройти, и уже из гостиничного холла я слышу у себя за спиной: «Эй!» — и один из них, с наколотой на шее свастикой, подает мне Сарин пакет, я хватаю его и волоку Сару по винтовой лестнице наверх, в номер.

Она садится на кровать.

Слушай, я только что видела погром. У них даже форма есть. Мой первый погром! Это надо записать в моем девичьем дневничке, говорит Сара.

И что она все языком мелет? Могла бы и помочь мне. Нагруженный рюкзаком и сумками, я пытаюсь уложить майки на пол.

Снаружи доносится рев и вой полицейских сирен. Кто-то с криком пробегает по улице. Шум толпы понемногу удаляется.

Ты совсем не похожа на еврейку, и вообще. Хорошо, что ты светловолосая. А про меня они подумали, что я тоже турист, ха-ха-ха!

Это меня насмешило. Показалось и вправду забавным.

Меня сейчас вырвет, заявляет Сара, валится навзничь на кровать и смотрит в потолок.

Слушай, мы внешне похожи, говорит она, помолчав, у нас по две ноги, две руки, местами веснушки, мы кое-как объясняемся друг с другом по-английски, но это только сбивает с толку! В культурном смысле мы совсем разные. К примеру, я нисколечко не заражена большевизмом, а у тебя все мозги навыворот, хотя ты об этом и не догадываешься. Твои козы гадят в священных местах скорби, а до тебя это не доходит, вообще до вас всех здесь, в Восточной Европе, не доходит, в каком вы дерьме! Этим она меня разозлила, я таскаюсь тут с ней по Праге, рискуя, что поголовье моего стада еще больше сократится, Боек-то его точно не убережет!.. А говорят, у вас в Чехии есть свиноферма на месте бывшего концлагеря для цыган, это правда? Отвези меня туда, выпаливает она, а я на это, что про свиней вообще не слышал, у нас в Терезине их не было… Господи, тебе это кажется нормальным? Свиноферма на месте массового убийства? Ей не нравится, когда я пожимаю плечами, ну а мне не нравится, когда она кричит, так что я даже подумываю, не заткнуть ли ей рот подушкой… и я рассказываю ей, как Лебо получил свое имя, она ни гугу, но, приглядевшись, я вижу слезы у нее на глазах… Боже, ведь той повитухой могла быть моя бабушка… Ну да, твоя бабушка чуть не задушила маленького Лебо! Она тоже была такая злая, совсем как ты!.. Лебо, либо, лебо, либо, повторяет Сара, она немного учится говорить по-нашему, и я объясняю ей, что чешский язык — легкий, зато словацкий — ужасно трудный, его бы она не выучила, а сами словаки такими уж родились, для них это привычно, беседовать на своем языке… Молчи, козий царь, хрипит она в подушку… заткнись, пастушок! Ладно, я молчу… а вообще-то я радуюсь, когда она к нам пришла, это была тень девушки, а теперь она, черт побери, живая! А Сара говорит, что никогда еще не спала ни с кем моего возраста, но здесь она в этом не видит ничего особенного, потому что всё, абсолютно всё здесь такое искривленное, несообразное… Мне тоже все равно, отвечаю я, сколько тебе лет, я этого даже и не знаю: девятнадцать? двадцать? а может, уже двадцать один? Мне это, Сара, безразлично, утешаю я ее… Но ты не думай, опершись о локоть, смотрит на меня Сара, я не считаю тебя идиотом, культурное различие между нами — это что-то более глубокое… мы лежим на спине, повсюду на полу — горы маек с Кафкой, бутылки вина и еще какая-то мелочевка, чешское стекло, кружки и блюдечки, на которые мы нанесем надпись «Привет из Терезина», и всякая другая сувенирная ерунда в пакетах… и Сара вдруг начинает читать мне лекцию о Восточной Европе, эта ее образованность иногда не дает ей покоя… Я искала этот самый Восток, эту Восточную Европу… ведь отправиться в Восточную Европу — это как раз и значит все время искать ее, понимаешь, говорила она так, как будто меня это интересовало… Моя семья происходит из Словакии, сообщает Сара и набирает воздуха, чтобы поведать мне, как волны зла занесли ее родных в Терезин и понесли дальше… примерно так начинали свои истории все искатели нар, те, которые добрались до города-крепости автостопом или же вышли из автобуса с кондиционером и, доковыляв с обожженными крапивой лодыжками через заросшие свалки до наших развалюх, принимались осматриваться в городе смерти… Их предки неизменно оказывались родом из какого-нибудь искореженного историей восточноевропейского населенного пункта, где улицы насквозь пропитаны въевшейся в них грязью, а сам он покоробился, как старая черно-белая фотография, и название этого места, города или деревни, они выговаривали, сжав губы, как будто уже давно учились произносить его у себя дома перед зеркалом, в те часы, когда к сердцу подступал ледяной страх, бескрайний ужас… Что произошло с моими предками? И почему мои дедушка, папа, дядя, прабабушка из Праги, Брно, Убли [8] Здесь — село в Восточной Словакии. , Киева, Дрогобыча, Пинска, Кракова не бежали вовремя, к примеру, в Нью-Йорк? Так они говорили себе перед зеркалом, репетируя свои первые слова в нашем сообществе. Мне хорошо были знакомы эти исповеди нароискателей, они заранее их заучивали, часто посещая вначале различные курсы терапии, прежде чем в конце концов попадали на терапию к нам.