Прохор Озорнин - На Крыльях Надежды: Ранняя проза

Стоящий на горней выси человек. Свет солнца в глазах. Шум волн. Свист ветра. Шумящее бурное море. Восходящее на востоке солнце. Начало нового дня всех живущих в этом прекрасном мире…

20.12.2004

Мы с детства знаем о том, как снимали проклятия на баррикадах, и о том, как снимали проклятия на стройках и в лабораториях, а вы снимите последнее проклятие, вы – будущие педагоги и воспитатели. В последней войне, самой бескровной и самой тяжелой для ее солдат.

Братья Стругацкие

Эту историю рассказал мне мой знакомый и друг примерно год назад. Тогда он работал учителем в одной из школ – классный учитель и психолог от Бога, хотя по специальности он когда-то не являлся ни тем, ни другим. Цепкая память до сих пор хранит эти образы и слова, глубоко запавшие мне в душу, побудившие коренным образом изменить свою деятельность и образ жизни. И я не жалею о выборе, который сделал, – я рад ему. Я благодарен своему другу за это и буду благодарен всегда, ведь именно с того момента началась моя новая жизнь. Историю я передаю вам – и пусть вы увидите и поймете в ней еще больше, чем увидел я в свое время. Я буду рад за вас. В путь, мои друзья!

* * *

Был осенний прохладный вечер, и мы беседовали c ним, удобно устроившись на какой-то скамейке в парке. Он тогда решил рассказать мне случай из своей учебной практики. Работал он в то время учителем литературы в одной из городских школ. Точнее сказать, подрабатывал, как это обычно принято называть, – вел подготовительные курсы по предмету для подготовки учеников к поступлению в гуманитарный ВУЗ города. Работал он третий год и считался одним из лучших «специалистов», хотя сам он, помнится, постоянно морщился при упоминании этого слова.

«Я не специалист, – часто говорил он, – я сам нахожусь на пути познания». Помню, он еще, бывало, сокрушался о том, что вынужден готовить этих самых «специалистов», набивая ученикам головы необходимым материалом, пусть даже и набивая умело и с обоюдным для обеих сторон удовольствием.

«Не это главное, Александр, не это», – говорил он мне. «Я вынужден давать людям умные схемы и таблицы, что были придуманы за них давным-давно. Да, я могу давать это очень увлекательно и интересно – но само по себе это не научит учеников мыслить. Мертвые схемы, какие-то там подходы – к чему это им? Сделать из них людей – вот моя задача, Александр. Людей, приученных мыслить без предрассудков и без предрассудков же подходить ко всем явлениям жизни, чтобы они не говорили «это невозможно», но пробовали, работали и добивались результата – в том числе и в том, что еще вчера было недоступно их силам. Я хочу их научить любить труд, видя в нем источник обновления для себя и открытия новых границ, потому что только свободные от предрассудков и любящие труд люди могут познавать весь горизонт открытого им мира. Понимаешь, о чем я?»

Честно сказать, тогда я мало что понял из сказанного, но продолжал слушать с интересом. Мой друг вообще был удивительный и интересный человек – много знал сам и многому же мог научить (нет, не академической мудрости, но живой жизни!). Он был внимателен и добр. Он был просто мудр.

Я слушал, а он продолжал говорить.

«Нет невозможного, есть просто еще не сделанное – вот каков должен быть девиз! Как тяжело, Саша, совмещать обучение учеников такому миропониманию с наполнением их голов всегда ограниченными конструкциями, навязываемыми этим или тем подходом извне! Ведь надо приучать их мыслить и изучать самостоятельно, именно тогда будут рождаться интерес и увлечение, и любовь к труду станет залогом свободного и светлого творчества! Вот в эту сторону надо менять образование, но на это нужны объединенные усилия множества людей. А пока этого нет, и положение учителя – великая роль и ответственность! – сведено до положения чернорабочего в стране – какие страшные явления начинают рождаться, Саша!

Я не работал в той школе как другие учителя, но многое мог замечать. Третьеклассники, Саша, третьеклассники! – тогда я впервые увидел это «подрастающее поколение». Никаких сопровождений учителя из школы в раздевалку не было – ребята неслись сами. По пути шествия по коридору парни хлопали девчонок из своего класса по попам, отпуская уместные к делу слова, остальные же ребята рядом при этом хохотали. Девчонки это воспринимали как должное, даже как знак внимания с мужской стороны – и улыбались. Какой-то парень сбил девушку постарше – тут же на лету перепрыгнул через нее, выругавшись, и понесся дальше.

Потом я видел некоторых из этих ребят на улице – компания из пяти или шести собралась вокруг неизвестного мне мальчугана чуть постарше. Они периодически сплевывали на пол и что-то говорили зажатому парню. Я не слышал слов – сначала просто смотрел. Потом зажатый парень, кажется, начал что-то просить у них, и те заулыбались. Затем внезапно один из них резко сплюнул на землю и пнул паренька в живот. Я больше не стоял – подбежал и раскидал этих парней. Тот мальчуган, что пнул паренька, помнится, пытался сопротивляться и хотел ударить меня – я просто аккуратно отбросил его, и тогда они все дали деру. У хрипящего и согнувшегося от боли парня я таки узнал, что он взял у них денег в долг – кажется, рублей пятьсот – матери на лекарство. Но долг так пока и не смог вернуть, хотя прошло уже около двух недель… В тот день я проводил парня до дому – он жил недалеко. Я обезопасил ему этот день – но кто, кто сможет обезопасить ему остальные дни его жизни от таких, как эти, кто, Александр?!

А на следующий день я стал свидетелем еще более занятной сцены. Решил поприсутствовать на уроке – математике, кажется. До сих пор картина стоит перед глазами: совсем молодая и уже плачущая учительница – и класс, злорадно улюлюкающий над ней… Они подложили ей крысу в письменный стол. Это в этот раз – а в прошлые были размазанные красками стулья, веером нарезанный классный журнал, даже кнопки на стуле…

Это я узнал от нее в тот день, когда вынужден был вмешаться и силой прекратить этот «урок» издевательства (вот ребята то радовались, что смогут свалить домой раньше!), и утешал эту девушку, еще совсем недавно закончившую педагогический ВУЗ и устроившуюся на свою первую работу…

Через три недели Лариса – так звали молодую учительницу – уволилась, не в силах больше это терпеть. Уволилась так же, как и предыдущие три девочки… Только вот продержалась она больше всех – три месяца. Остальные не выдерживали и этого.

Она уволилась – а я продолжал работать. Но у меня был другой класс, Саша! Их еще не коснулось тогда это страшное влияние – они были достойными людьми, эти уже почти что выпускники! Тот класс, свидетелем школьной жизни которого я так случайно стал, считался, оказывается, в школе «одним из худших». То есть худшим в компании наряду с некоторыми другими… Учителя сами рассказывали, что основную проблему как раз и стали составлять эти классы молодых школьников, а отнюдь не старшие, как было раньше. Старшеклассники сейчас казались ангелами по сравнению с маленькими «ребятишками». И каждый год становилось все сложнее… Благо и радость, если кому-то из учителей удавалось воспитать и поставить на место какой-то из младших классов – и тем более научить их уважению к учебе! Но это удавалось лишь единицам, а остальные классы ставились на самотек…»