Говард Фаст - Христос в Куэрнаваке

— Достаточно и самого названия улицы, — сказала миссис Серенте. — Улица Дуайта У. Морроу. Каждый раз, когда я слышу это, меня коробит.

— А я бы назвал рассказ «Христос в Куэрнаваке». Так, по-моему, лучше всего, — сказал по-испански Гомес. — Только едва ли. Я думаю, что если бы Христос вновь сошел на землю, Куэрнавака была бы последним местом, которое бы он пожелал покарать.

— А почему?

— Разве не ясно? — сказал Гомес. — Ведь за все грехи Мексики Куэрнавака несет двойную кару. Мои соотечественники, вообще питающие пристрастие к хлесткой фразе, говорят, что все наши беды оттого, что Мексика находится слишком далеко от бога и слишком близко к Соединенным Штатам. Так вот здесь, в Куэрнаваке, Северная Америка просто сидит у нас на плечах. Двойное бремя, можно сказать. Наши скромные салуны переполнены вашими замысловатыми алкогольными напитками, наши танцевальные залы — вашими гомосексуалистами, наши прекрасные улицы и площади — вашими тощими, жадными, бесполыми женщинами. Вы настроили вилл на склонах всех наших гор, вы ослепляете нас блеском своего богатства. У моей свояченицы есть тетка, простая мексиканская крестьянка, она служит прислугой в доме у Томпсона, знаете, того, что был посланником в Аргентине. Она работает, не зная ни праздников, ни выходных, и получает сто пятьдесят песо в месяц. Так вот на прошлой неделе у Томпсонов был в гостях какой-то нефтяной магнат из Техаса. Он выпил лишнее и стал ухаживать за женой Томпсона. В качестве особого шика он давал ей закурить от двадцатидолларовой бумажки. Да, да, каждый раз, как она бралась за сигарету, он подносил ей огня, зажигая кредитный билет в двадцать долларов. Четыре сигареты — тысяча песо; а у этой женщины, у прислуги, в прошлом году умер ребенок, потому что она не могла заплатить двух песо за двести пятьдесят миллиграммов террамицина.

— Да, я знаю, — вмешалась моя жена. — Есть такие люди. Но ведь не все мы таковы. Нельзя же по Томпсонам судить о сташестидесятимиллионном народе.

— Кто я, чтобы судить? — улыбнулся Гомес. — Ведь мы говорили о Христе в Куэрнаваке.

— Ну и народ, эти мексиканцы, — добродушно сказал чилиец. — Во всем они должны быть первыми.

— У нас есть к тому основания, — сказал Гомес.

— У мексиканцев ко всему есть, основания. Они желают иметь монополию даже на страдания человечества, даже на все напасти, включая засилье североамериканцев.

— Вы нам льстите.

— Беда в том, — сказал Изгнанник, — что ни один североамериканец не понимает и не может понять Мексику.

— За исключением вас, — вставил. Серенте.

— Возможно. Думаю, что я понимаю Мексику — хотя бы отчасти.

— А я не понимаю, — чистосердечно признался чилиец. — И никогда не пойму. Я даже уже и не добиваюсь этого. Я здесь всего три недели, но я решил, что легче полюбить. Мексику, чем стараться понять ее.

— Нас понять совсем нетрудно, — медленно произнес Гомес. — Мы простой и очень бедный народ, которому никак не удается распрямить спину, потому что кто-нибудь всегда сидит на этой спине — или испанцы, или священники, или североамериканцы. Что же тут непонятного? Не нужно только усложнять этот вопрос.

— А если вы все-таки распрямите спину?

— Тогда вы увидите, что такое Мексика, — тряхнул головой Гомес. — Она вся станет вот как этот сад.

— Но мы отвлеклись и забыли о больной девочке, — сказала моя жена. — Что же с ней будет?

— Она умрет, — тихо сказал Гомес.

— И мы должны примириться с этим?

— Не понимаю, что за фантазия у людей ездить на каникулы в Мексику, — заметил Серенте.

— Их интересуют наши соборы, — сказал Гомес, и тут я заметил, что как раз сегодня мы осматривали один собор и что я рассказал священнику про индейца и его дочку.

— По-испански? — фыркнул Серенте.

— Нет, священник прекрасно владеет английским языком. Он изучил его в Испании во время Гражданской войны.

— А что он там делал в это время?

— В Мексике ему тогда было жить небезопасно, вот он и уехал в Испанию. Что он там делал — об этом я его не спрашивал. Можно догадаться.

— Он вас выслушал внимательно?

— Даже очень.

— И что же он вам ответил?

— Сказал, что над жизнью и смертью девочки бог волен и упрекнул меня за мое вмешательство.

Изгнанник горько усмехнулся и сказал почти non sequitur [3] Вне всякой связи (лат.). : — Когда я ездил в Индию — это было давно, Индия еще была тогда английской колонией, — мне однажды пришлось беседовать с районным организатором компартии в Бенгале, и я попросил его изложить мне свою программу. Он ответил, что эта программа очень большая и сложная, но, тем не менее, ее можно уместить в одной-единственной фразе. Наша задача — подготовить своих соотечественников к тому, чтобы они в один прекрасный день плюнули все разом, и тогда образуется такой мощный поток, который всех англичан смоет в море.

— Вот именно, все разом, — одобрительно кивнул Гомес. — Простое дело, но иногда требуются столетия, чтобы его совершить.

— Не нравится мне ваша усмешка, — сказала ему жена Серенте. — Она какая-то недобрая.

— А может быть, просто невеселая? Вам не кажется, что мы часто путаем одно с другим?

Чилиец обратился ко мне: — Но почему вы решили, что этот человек похож на Христа? Как вы можете это знать? — Он употребил непонятный мне испанский оборот, и Серенте пришлось служить переводчиком.

— Есть лицо, знакомое всем. То лицо, которое тысячи раз воспроизводилось в живописи и скульптуре.

— Так ли это, — задумчиво протянул чилиец. — Ведь столько споров идет о том, существовал ли вообще Христос. Рембрандт писал его с лицом еврея — если можно говорить об еврейском типе лица. Когда к нам в страну пришли испанцы, они привезли с собой своего, испанского Христа, но наши живописцы и скульпторы постепенно придали ему черты уроженца Чили, усталое и терпеливое выражение лица чилийского крестьянина или шахтера. И мне непонятно, как вы можете с такой уверенностью говорить о сходстве этого человека с Христом.

— Мне тоже непонятно, — сказал Серенте. — Тем более, что этот человек был моим пациентом и мне ничего подобного и в голову не приходило.

Его жена заметила: — Писателям приходит в голову много такого, что тебе не придет. На то они и писатели. А теперь прошу всех к столу. Обед сегодня хороший, но если он перестоится, все пропадет.

Это был не просто хороший обед, это был обед замечательный, единственный в своем роде. Тут были и горячие tortillas — маисовые лепешки, и телятина под соусом mole — необыкновенным шоколадным соусом, рецепт которого был разработан еще ацтеками тысячу лет назад, горячие frijoles — бобы, arroz — превосходный мексиканский рис в двух видах: с курятиной и с креветками, — и свежие помидоры, и огурцы, и холодное мексиканское пиво, которое по праву может считаться одним из лучших в мире.