Каролина Сеттерваль - Давай надеяться на лучшее

Месячные по-прежнему не пришли. И меня по-прежнему тошнит. Я все еще потрясена тем, что произошло в субботу. Я не хочу снова остаться одна. Не желаю возвращаться к прежней жизни, в которой есть только я и Иван. Я хочу иметь семью, хочу сохранить его любовь. Не хочу разрыва отношений через неделю после помолвки. Хочу, чтобы он снова верил мне – верил в нас, и я твердо решила сделать все от меня зависящее, чтобы так и вышло. Сейчас я снова сижу в туалете, пытаясь попасть струйкой на стрип-тест, – на этот раз мы у него дома, и дети играют в лего под дверью ванной. На этот раз я купила дорогой стрип-тест, с цифровым дисплеем. Во второй раз за эту неделю я кладу тест на край раковины. Поднимаюсь, мою руки, жду. Дисплей сейчас покажет, «беременна» или «не беременна». Пока на крошечном экранчике мигают песочные часы. Потом они гаснут. Экран черный – проходит две, три, четыре, пять секунд. Я перестала дышать.

Наутро после негативного ответа мы снова помирились. Я засунула тест-полоску на дно мусорного ведра в ванной, и больше мы к этой теме не возвращались. Однако настроение все же подавленное, и мы уже несколько дней не смеялись вместе. Он все чаще уходит в какие-то свои мысли. Не разговаривает со мной так, как раньше. Говорит, что устал, и ложится спать вскоре после того, как заснули дети. Сама же я разрываюсь между страхом остаться одной и обидой за несправедливый бойкот. Я начинаю сомневаться, действительно ли я неправильно поступила по отношению к нему. Должна ли я еще раз извиняться. Плюс ко всему этому меня снова тошнит, а месячные не приходят. Более ужасной недели у меня давно не было.

Затаив дыхание, я смотрю на мигающий экран. Песочные часы перестали мигать. Какое-то время дисплей черный. Потом на нем появляется надпись. «Беременность 1–2 недели». Я стою, уставившись на экран. Дышать по-прежнему не могу. Беру тест в руки – они снова дрожат. Разглядываю экран вблизи. Тщетно ищу в уголке экрана хоть что-нибудь, что сделало бы результат двойственным, допускающим разное толкование, но ничего не обнаруживаю. Осознаю, что я все еще задерживаю дыхание, заставляю себя дышать. Не хочу пока выходить из туалета, нужно выждать, я открываю кран. Вижу свои глаза в зеркале. Мое лицо лишено выражения, никак не выдает то, что происходит сейчас внутри меня. Я беременна. Стало быть, я беременна. Во мне уже кто-то живет. Даже если я выброшу тест в помойку и никогда не покажу ему, я все равно беременна. Мы знакомы два месяца, и вот я забеременела. Уставившись в зеркало, я пытаюсь улыбнуться. Мускулы вокруг рта поднимают губы вверх, но глаза не зажигаются. Они по-прежнему безжизненны. Я на мгновение закрываю их и продолжаю улыбаться зеркалу. Это больше смахивает на гримасу. Стало быть, вот какая мне уготована судьба. Только не сейчас. Не прямо сейчас. Все это кажется нереальным. Тут какая-то ошибка. Между тем дело обстоит именно так. Я беременна.

Проходит некоторое время. Я не могу собраться с силами, чтобы выйти. Понимаю, что с той секунды, когда я выйду и сообщу ему о результатах, моя жизнь уже никогда не будет прежней. А здесь внутри все еще как обычно. Здесь еще пока не началось. Здесь я могу делать вид, что ничего не случилось. Еще немного. Но тут в дверь стучат. Стучит он очень осторожно. Мягким голосом спрашивает, все ли со мной в порядке, как у меня дела. Я снова сижу на крышке унитаза. Тест у меня в руке взмок от пота. Я не встаю, чтобы открыть дверь. Вместо этого я пытаюсь сказать, что я беременна – но у меня выходит только негромкое шипение. Он не слышит меня. Тогда я пытаюсь шипеть громче. На секунду воцаряется молчание. Он открывает дверь.

И вот он стоит, смотрит на меня, во второй раз за эту неделю пытаясь истолковать мое выражение лица. «Я знала, – говорю я. – Так я и знала, черт подери». Глядя на него, я вижу, что лицо у него удивленное, но потом оно меняется. На этот раз улыбается он. Не может сдержать улыбку. Он улыбается – так мне и надо.

Но вот он обнимает меня. Крепко-крепко. Он стоит надо мной, и мой подбородок оказывается у него в подмышке. Подмышка слегка пахнет по́том – его по́том, запахом его тела, который ни разу с момента нашей первой встречи не казался мне неприятным. Даже у его пота домашний запах. Почему же я не могу сейчас почувствовать себя дома? Сделав вдох, я поднимаю голову, вытягиваюсь вверх, чтобы вписаться в его объятия. Кладу свободную руку – ту, которая не сжимает тест, – ему на спину. От этой запрокинутой позы у меня затекает шея. Он шепчет мне на ухо, перемежая слова поцелуями: «Милая Каролина! Все будет хорошо!» Я прячусь в его объятиях, в его руках и его запахе, пытаюсь привыкнуть к мысли. Киваю, уткнувшись в его плечо, но не могу выдавить из себя ни слова. Я не могу ответить, не могу подняться – могу только сидеть вот так до бесконечности, чтобы он обнимал и целовал меня на крышке унитаза.

Прибегают дети. Они сразу почувствовали, что в ванной происходит нечто необычное. Они тоже хотят поучаствовать. Протискиваются в тесное пространство, где он обнимает меня, все еще сидящую на крышке унитаза, согнутую в странной позе, растворившуюся в его объятиях. Его дочь лезет, желая тоже оказаться внутри наших объятий, – пробирается между наших ног и залезает ко мне на колени. Мурлычет у меня на руках, изображая кошечку. Меня вдруг охватывает внезапное желание защитить живот от ее острых коленок. Иван нервничает, недовольно перетаптываясь позади нее, не находит свободного местечка, чтобы тоже забраться ко мне на колени, и все громче хнычет у моих ног. От такого количества тел в ванной становится тесно. Я рефлекторно откладываю тест – он падает в раковину – и свободной рукой втаскиваю Ивана к себе на колени. Пот льет с меня ручьями. Слишком тесно. Мы все не помещаемся. Нас только четверо, а мы уже не помещаемся. От этой мысли у меня кружится голова.

«Послушайте, дорогие мои, здесь слишком тесно. Может быть, пойдем сядем на диван?» – спрашиваю я. Включился автопилот, я снова стала мамой, следящей за тем, чтобы всем хватило места, никто не переживал, не расстраивался. Особенно чтобы никто на меня не рассердился и не бросил меня.

«Мы должны это обсудить!» – шиплю я мимоходом какое-то время спустя по пути в спальню, чтобы начать укладывать Ивана. «Ясное дело!» – отвечает он с дивана таким тоном, который явно должен придать мне уверенности, но который, однако, бесит меня настолько, что мне приходится укусить себя за щеку, чтобы не закричать в голос. «Времени у нас предостаточно, – многозначительно продолжает он. – Девять месяцев – почти вечность. Все будет хорошо», – снова обещает он.

Я заставляю себя кивнуть. Очень хочу, чтобы он оказался прав. Хочу положиться на его слова, но не чувствую убежденности. Я ухожу с Иваном в спальню, мы ложимся на кровать, прижавшись друг к другу, и – наверное, в тысячный раз в нашей совместной истории – начинается процедура укладывания.