Каролина Сеттерваль - Давай надеяться на лучшее

После недолгой пешей прогулки мы на месте. Сворачиваем с узкой лесной тропинки, и перед нами возникает небольшой четырехугольный коричневый дом, утопающий в огромном саду. Дом обветшал, на фасаде пятна, черепица крыши поросла мхом. К дому ведет посыпанная гравием дорожка, окруженная с обеих сторон газонами. По одну сторону растут яблони, по другую – малинник, да такой огромный, что я подобного и в жизни не видела. Я насчитала пять рядов, в каждом не меньше десяти метров, а кусты выше твоего роста, тянутся вверх метра на два от земли. Выпустив мою руку, ты заходишь в малинник, чтобы оглядеть кусты вблизи. Я стою рядом, восклицая «ой» и «вау». Внезапно откуда-то появляется твой отец.

С буйной шевелюрой, крючковатым носом и криво сидящими очками, в перепачканной рабочей одежде и с грязью под ногтями, с сочным басом, который так не похож на твой высокий и мягкий голос, он более всего смахивает на учителя – он и есть учитель. Учитель ремесленного мастерства. Его голубые глаза устремлены прямо на меня, он не отводит взгляда – с выражением любопытства на лице он протягивает мне руку. Рукопожатие у него крепкое – моя рука кажется в его руке совсем детской. Мне немного больно, когда он сжимает мою руку и долго держит ее в своей. Я пытаюсь тоже пожать, но это не получается. Моя рука совершенно потерялась в его большой ладони.

Поприветствовав меня и сказав: «Добро пожаловать!», он подходит к тебе, стоящему в малиннике и изучающему кусты. Далее следует длинная лекция о предполагаемом урожае. «Наш малинник видно на Google Earth», – с гордостью заявляет твой папа. И продолжает рассказывать о малине. О том, как зимняя и весенняя погода влияет на урожай. Как он удобряет кусты. О том, что в плохой год малины хватает только на зиму – и тут я узнаю, что вы едите на завтрак блинчики с малиновым вареньем семь дней в неделю. Твой папа спрашивает, рассказал ли ты мне, что все детство каждый день ел на завтрак малину. «Рассказал», – подтверждаю я, с готовностью поддерживая твоего папу в его гордости за малину и гигантские кусты. Твой папа с довольным видом подсмеивается, продолжает говорить без остановки. «Нам пришлось купить в мастерскую еще один морозильник исключительно для малины», – рассказывает он. «Малины лучшей нашей не сыскать, – хвастается он. И обещает: – Скоро сама попробуешь».

Мы долго стоим среди кустов. Энтузиазм и словесный поток твоего отца придают мне уверенности. Ему нравится рассказывать, мне – слушать. Впитывать. Расстановка сил подходит мне как нельзя лучше. У твоего папы открытый и искренний взгляд, почти как у ребенка. Когда ты подтруниваешь над ним, он смеется над собой. Я думаю: «Здесь проблем не будет». И еще я думаю о том, что теперь понимаю, откуда в тебе эта естественная способность никогда не смягчать, всегда говорить правду в глаза, даже если она неприятная.

Экскурсия среди кустов малины заканчивается, когда ты прерываешь рассказ отца и заявляешь, что пора идти в дом. Твой папа спрашивает меня, пью ли я кофе, и что-то в его взгляде говорит мне, что этот вопрос для него важен. Когда я отвечаю «разумеется», он, засияв, словно солнышко, со словами «наконец-то кто-то в этом доме готов выпить со мной кофе», берет меня под руку, и мы все вместе направляемся в сторону дома.

Все еще утро, но мне кажется, что я не спала всю жизнь. На часах четверть двенадцатого, и врач только что посоветовал нам покинуть квартиру, чтобы не видеть, как катафалк заберет твое тело, чтобы увезти его в Центр судмедэкспертизы. Скоро над тобой произведут вскрытие. Они хотят установить причину смерти. Исключить, что ты умер иначе, нежели естественной смертью. Что в такой ситуации считать естественной смертью… Точно не знаю. Однако понимаю, что ты теперь – часть полицейского расследования, что так всегда бывает, когда молодой человек внезапно и необъяснимо умирает, что полицейское расследование является стандартным алгоритмом и направлено на защиту умершего и его близких. Нужно установить все точно. Это может занять до нескольких месяцев. Возможно, я теперь тоже под следствием? Может быть, я главная подозреваемая в преступлении в связи с твоей смертью? Не знаю. Не понимаю. У меня нет сил об этом думать.

Медленно и неуклюже мы бродим по квартире – твои мама и папа, твой старший брат и я. Пытаемся понять, куда нам деваться. Не в силах думать о будущем более чем на несколько часов вперед, мы решаем собраться на вилле у твоего брата, до которой всего пятнадцать минут езды. Осталось только понять, как нам туда добраться. Могут ли твой брат и отец сейчас вести машину? Решусь ли я ехать с кем-нибудь из них вместе с Иваном? Какие у меня варианты? Мысль о том, чтобы сесть в метро или на автобус, кажется невыносимой. Я начинаю собирать вещи.

Подгузники Ивана. Несколько баночек детского питания. Запасную одежду мне и Ивану. Я понятия не имею, где буду ночевать сегодня ночью. Мысли движутся невероятно медленно, то и дело я зависаю, глядя в одну точку, в комнатах, по которым брожу. В спальню я избегаю заходить. Иван по-прежнему гулит на руках у моей мачехи, которая делает один звонок за другим, чтобы добыть детское кресло для своей машины, поскольку понимает, что с сегодняшнего дня оно ей понадобится – а она не из тех, кто долго раздумывает, прежде чем что-либо предпринять. Двое моих друзей уже едут на заправку, чтобы купить для нее автокресло. До меня доносятся отрывки телефонных разговоров и фраз, обращенных ко мне, но я не могу собрать все это в единое целое. Я в стрессе от того, что санитары вот-вот могут войти в нашу прихожую. Не хочу их видеть, не хочу видеть машину, пытаюсь поторопиться.

Мама у тебя очень красивая. На фоне твоего эксцентричного отца она кажется сдержанной. У нее ясные голубые глаза – как и у него, и у тебя. Я невольно задумываюсь – не глаза ли они первым делом заметили друг в друге, когда встретились еще подростками. Две пары голубых глаз, встретившиеся где-то в начале шестидесятых. Как красиво, если подумать!

У твоей мамы высокие скулы, красные губы, черные волосы, уложенные в высокую прическу, и длинные темно-красные ногти. Фигура у нее стройная, и я успеваю подумать, что такое тело могло бы принадлежать женщине моего возраста, а не почти пенсионерке, родившей четверых детей. На ней черное платье и длинная темно-серая кофта до щиколоток. Выглядит она по-настоящему элегантно. На ее фоне я смотрюсь как студентка в походе. По сравнению с твоим папой она кажется степенной, респектабельной, загадочной. Она тоже разглядывает меня, но куда более деликатно, чем твой отец, и я вынуждена выйти из роли пассивного наблюдателя. При встрече с твоей мамой я хочу показать себя. Доказать, что я могу. Хотя – что я там могу? Быть достойной ее сына, например.