Сергей Самсонов - Держаться за землю

— Так краще б мужик! А цей мене в живiт — я його i не бачив, сопляка пiд ногами! Ну я i похитнувся, а палець на курку! У кого там попав, не попав… Може, я того хлопчика, а?..

— Мож, и ты. Сперва на мать его стоял облизывался, а потом пацана ее хлопнул, чтобы вам не мешал.

— Та йди ти!

— Що «йди»?! З-за тебе-то все i почалося! Навiщо почав ту дiвку трiпати — у батька на очах? Через це вони всi збунтувалися!

— Да ладно, нормально! Видали, как я того длинного? Вот думал, вообще его располовиню! С одного него двух на хер сделаю! — возбужденно-напористо, с тягловитым собачьим дыханием зачастил Балабан, сноровисто вскрывая отертую банку тушенки. — Станцевал мне, паскуда, брэйк-данс!

— Так ти що, прям в нього так i метил?

— А ты думал, как? Я сразу заметил его. И он меня сразу. Идет, сука, бычит. Ты чё, блин, бессмертный, не понял — на меня так смотреть? Я, сука, бог твой, поделю сейчас на ноль! Я скажу тебе, сука, пляши — и запляшешь. На колени, ботинки лижи мне — и отлижешь, паскуда, как самая лучшая блядь, и дерьмо свое будешь — скажу тебе — жрать и добавки просить. Или на … на месте тебя положу, чисто как автогеном разрежу — размножайся делением на… тогда! Нет, блядь, смотрит! Глазами меня, сука, давит! Не по-онял. Ну так я ему и объяснил… — Блестя веселыми, бесстрашными глазами, Балабан выворачивал из жестянки пласты студенистого белого жира с лохмотьями красного мяса, ловко схватывал с лезвия эти куски, с наслаждением сглатывал, продолжал говорить с переполненным ртом. — И он у меня таки поплясал. Исполнил цыганочку с выходом. Ай-да-ну-да-ну-данай-ай-да-ну-данай!.. Сразу поняли все, кто тут бог, кто тут, сука, решает, кому из них жить. В кучу сбились, как стадо. По-другому смотреть стали сразу — когда я разрешу!..

И многие другие от него не отставали — вскрыли банки с тушенкой и хватали зубами шматки снежно-белого жира и красного мяса, словно боялись не нажраться, словно дают в последний раз, торопились зажрать только что ими сделанное или, может, увериться, что они, как и прежде, могут брать это мясо зубами — и обратно из них не полезет. Может быть, таким образом отделяли себя от убитых, бессознательно сцапав и пихая в утробу то первое, главное, что потребно живым, — так поминки в глазах Порывая были праздником освобождения остающихся жить: лица были насильственно или подлинно скорбными, а в желудке уже все бурлило, выделяло кипящий, ликующий сок, и еда поступала в утробу, как в топку, чтобы раскочегарить, стронуть с мертвого места, разогнать человека, как энергия пламени и котла — паровоз.

— А я не хотiв, а вбив, — сказал вдруг Охрим ровным голосом, бугай с полнокровным арбузным румянцем на круглом курносом лице, которое как будто и не сильно изменилось со времен фотографий на детсадовских утренниках, все такое же чистое, светлое, пухлое, с такими же прозрачными и круглыми глазами, похожими на плошки филинёнка. — Нащо я стрiляв — сам не знаю. Iнакше не можна було? Як пес шалений на мене — и шо? Чого, я не мiг його так поламати? Дав би в бубон прикладом а то й кулаком — враз би угомонив. — Румянец на лице остался, не могущий сойти с него, как со спелого яблока, но само детски чистое, крепкое, со следами веснушек лицо выражало тупое отчаяние, набрякало усилием мысли, а верней, как бы силой слепого нутряного брожения. Совиные глаза огромного доверчивого первоклашки затравленно пристыли к натворенному. — Я нiби злякався, не знаю. Як-то це всi само… Якщо б вiн на мене хоч з ножем, з якоюсь залiзякою… А так — навiщо чоловiка завалив?

— А чтобы все стадо за ним на тебя не полезло, — всадил ему в голову сверху Джохар, беззвучно вошедший в казарму. Все такой же свободный и как будто бы даже ленивый в своей хищной стати. Красивое курносое лицо с непроницаемыми твердыми глазами не выражало, как и прежде, ничего, кроме самоуверенной, подавляющей силы. — Ты где сейчас, боец? Ты чё, сейчас на Украине, где можно с каждым разговаривать, чё как? Ты форму эту видишь на себе? На них на всех, на мне? Вот кто в этой форме, те люди, те братья. Ты наши спины должен прикрывать, а мы — твою. От них. Он руку из кармана вынул резко — что у него в руке, ты будешь спрашивать? Ты будешь просить: «Покажи»? А если там граната у него? И всё, вы все лежите, кишки свои руками собираете. Ты — солдат, твое дело — мочить. Пришел оттуда — значит, враг в потенциале. Убить врага — святое дело. У нас Аллах за каждого убитого неверного вознаграждает нас на небесах. Ты для чего вообще сюда пришел? Ты пришел сюда, чтобы поставить животных в их стойла.

— А хлопчик цей хто? — спросил Охриме́нко, подняв на Джохара выпытывающий взгляд.

— Бедняга — кто! Которого родители-бараны на бойню привели. А другие бараны уперлись, когда им сказали, что мы придем сюда всех русских выреза́ть. Мне тоже тошно, знаешь, что так все получилось. Я что, мочить его хотел? Конкретно его, пацана? Никто не хотел. Он чистый — пускай бы шел с матерью дальше. Но я солдат — и если резкое движение, я должен работать на опережение. Иначе они бы нас смяли, и еще больше бы легло — и с нашей стороны! Да, изначально наш косяк. Лося косяк. Мой. Не уследил за ним, козлом. Зачем ту бабу дернул? У всех на глазах. Они же смирно шли, а тут когда такое, то и в баране волк проснется, когти вылезут.

— Так що ж ми з ними з самого початку як з тваринами?

— А як треба було? Хлебом-солью встречать? Как в кино: Красный Крест, вертолеты, каталки? Я бы встретил их так, только где это все? Где врачи без границ? Я тут должен работать врачом или ты? Я приехал сюда воевать, на зачистку. Нельзя один палец на спуске держать, а другою рукой по головке их гладить. Это плохо кончается. Надо что-то одно. Откуда я знаю, кто это такие? Идут к нам сюда под прикрытием баб и детей. По-всякому бывало, не рассказывали? Обычная остановка. Такие же вот бабы ждут маршрутку. Подъезжает машина, из нее — два шакала в гражданском. И стреляют по нам из-за спин этих баб и детей. А эти бараны стоят. И наши стоят как бараны. Хуяк по нашим из подствольника. Рожки отстреляли, другие пристегивают, а наши все стоят, не отвечают, потому что — а как отвечать? Люди же, дети же. Ни снайпер, ни стрелок прицелиться не могут. Хочешь быть гуманистом — значит, стой, умирай… Еще раз повторяю: конкретно в этой ситуации — да, был наш косяк. Из-за одного пидармота! И все почему?.. Почему вот он, Лось, на ту девку? Да потому, что тут нас маринуют, цепными собаками сделали. Пускают в дело тех, кто по призыву, а они воевать не хотят, домой хотят, к мамкам. А над ними воры́ в генеральских погонах: гоняют танки с бэтээрами туда-сюда и обратно — тем больше бензина сожгут, тем еще больше украдут и спишут на военные расходы. А мы тут звереем без дела, вот и кидаемся на баб, как псы на кость. А были бы там — уже бы ни о чем таком не думали, у всех бы сразу стало полшестого. На передовую нам надо. Реальных сепаров увидеть. Все на место бы стало — кто свой, кто чужой, — если б дело имели с мужчинами… Я не оправдываюсь — жалко пацана. Я не затем сюда пришел, чтобы таких душить. Но вообще с чего все началось? Ну вообще вот это все? Вот нахрена Россия влезла? Ну да, был Майдан, переворот, как хочешь назови. Но это ваши, украинские дела. Внутринациональные. А Путин влез… кто, блядь, его просил? А я тебе скажу, зачем он влез, если ты сам не понял до сих пор. Он же хитрый, он очень продуманный, он же, сука, разведчик. Народ тут вышел за свободу, а он под это дело начал капать, что все, кто вышел, вышли против русских. Что вы все — бандеровцы. Что будет резня. Что языки всем русским будем вырезать, чтобы никто не говорил по-русски. И всех развел. Сначала Крым, потом вот этих, даунбассов. «Готовьтесь, блядь, бандеровцы поехали». А мы никуда еще не поехали и вообще не собирались. Если бы русские не встряли, тогда бы всё там, на Майдане, и закончились. И никто ни в кого не стрелял бы. И этот пацан был б жив — никто из его дома вытаскивать не стал бы, с насиженного места бы вот так не побежал… А он посеял в людях в страх, и все зачем? Да чтобы Крым у вас забрать под это дело, под шумок. Конечно, его поддержали. Бараны же. Пусть будет плохо, как всегда, зато стабильность. Вот она, психология. У всех же русских психология рабов. Им без кнута и без оглобли сразу страшно. И Путин это понимает хорошо. И говорит своим в России: вот, Крым наш — значит, снова мы, русские, сила, значит, снова империя. Севастополь, морфлот, все дела… И новый срок, считай, в кармане. Он же ради вот этого нового срока на что хочешь пойдет и никого не пожалеет. Ни своих, ни тем более вас, Украину. А русские ему лишь аплодируют: да, да, мы великая нация, Россия поднимается с колен и хохлам-салоедам покажет, как жить, Крым у них забрала и Донбасс заберет. Они ж только это и могут. Только хапать и грабить все другие народы, на соседние земли свою пасть разевать — на Урал, на Сибирь, на Кавказ… Работать не могут, торговать не умеют. Ничего своего у них нет: ни искусства, ни веры, ни великих царей — все у других народов брали. Татаро-монголы пришли из степей со своими стадами овец, и русские у них всему и научились. Идет такое стадо по чужой земле и все по пути выедает: была трава — осталась мертвая пустыня. Вот так и они. Народ-паразит. Их двуглавый орел — это знак беклербека Ногая, Золотая Орда на монетах чеканила. Идут, идут — грызут, грызут. И главное, всех учат, как им жить, свою, блядь, культурную матрицу навязывают всем. Посмотри на их жизнь — с самых древних времен жрут друг друга… и рабы сверху донизу все. При добром царе отвыкают бояться и тогда свои храмы сразу жечь начинают, превращают в хлева для скота, своих святых людей, священников, поэтов убивают. Каждый сам про себя понимает, что раб, и про другого так же думает — что все вокруг него такие же, как он, рабы и воры. И хотят, чтобы мы, чтобы все жили так. Подмяли татар, калмыков, бурят, на западе — Польшу, Финляндию. Одна только Чечня не покорилась — так они ее всю кровью залили. И твой народ нагнули, в упряжку запрягли и ездили на нем, заставляли пахать и весь хлеб у него отбирали. А едва вы себя как отдельный народ осознали, снова к вам со своею свинячьей моралью полезли, потащили заразу из поганого хлева. Не смейте быть с Европой, живите, как мы разрешим. А лучшие земли у вас заберем — Донбасс со всем углем и Крым с его природой. Ты этого хочешь? Чтобы они твоей землей распоряжались, как хотят? Чтоб опять принесли на свободную землю законы рабов?.. И те, кто в Кумачове этом, такие же зомби, скоты. Их не переделать уже. Им главное, что Россия большая и Путин им нефти немного нальет, прибавку к их пенсиям сделает, а что как люди жить не будут, до этого им, как свиньям до неба. Давай пожалей их. Тогда не только Крым отдашь, но и всю Украину. Свободу свою… Сейчас не задавим их тут — так еще больше крови будет. Они же ведь не остановятся — они сейчас уже кричат, что на Киев пойдут. Тогда чьи дети будут плакать?.. Короче, я все сказал… А чё сидим? На массу притопить решили? Или у вас тут, типа, секта анонимных алкоголиков: «Я Охрим, я убил…»? Ну так давайте все ему похлопайте. На войне убивают — не в курсе? И невинных детей в том числе. И бывает, по глупости, вот как сейчас. Мало, значит, учил вас. Значит, жестче с такими, как Лось, надо было… Встали! Пошли!