Владислав Артемов - Император

Бубенцов нервничал, бунтовал, вскакивал со стула. Репетитор требовал смирения и послушания. Больно давил пальцами ключицу, усаживая на стул.

— Язык! — кричал репетитор, клонясь к лицу Бубенцова. — Я прошу высунуть язык! Рот пошире.

Ерошка открывал рот, высовывал язык. Репетитор ещё ниже клонил своё лицо, поворачивал под нужным углом настольную лампу. Свет отражался в вогнутом зеркале, закреплённом у репетитора на лбу, слепил глаза Бубенцову.

— Скажите «а-а-а...».

Шлягер сидел в углу, уткнув локти в колени, опираясь подбородком о кулаки, исподлобья наблюдал за уроком. Угрюмая дума омрачала его чело. Бубенцов, скосив глаза на Шлягера, ясно читал эту нехитрую думу: «К лицу ли царской особе смирение? Язык сей высунутый. Не во вред ли будет государственной пользе? Царь должен “смирять”, но не “смиряться”. Держать в узде жестоковыйную толпу. Иначе беда. Как добрый царь, так на Руси — горькое горе!»

Глава 8

Исповедь негодяя

1

На следующий день после выполнения обязательных по регламенту процедур Ерофей Бубенцов в сопровождении Адольфа Шлягера направился в канцелярию. Надлежало привести в порядок документы, заполнить анкету.

Поначалу всё шло гладко, дело спорилось.

— Я вот в графе «Профессия» записал: «Хозяин земли русской». По твоему, между прочим, совету. Как некогда император Николай Второй. — Бубенцов перечитывал анкету, держа перо на весу. — Но гляди, какая нескладуха. В пятой графе обозначил — русский. Вот думаю, не тавтология ли получается? Масло масляное?

— Ну-ка... — Адольф взял бумагу, отстранил далеко от себя, сощу-

рился.

— «Русский. Хозяин. Земли. Русской...» — подребезжал Шлягер разными по высоте тонами, пробуя слова на звук. — Да. Режет ухо. Действительно, неловкость какая-то. Шовинизмом как будто немного отдаёт...

— То-то и мне показалось. Сочетание необычное. Но не писать же «россиянин». Скажут, скрывает! И ещё одна, кстати говоря, у меня возникает неясность. В пункте семь. По поводу Бога.

— Какая же тут может быть неясность? Тут-то, наоборот, всё предельно ясно. Пишем: «Бога нет». Точка. Бог с маленькой.

— А вдруг есть? Что тогда? Кто-то же, логически рассуждая, должен был запустить всю эту махину... — Бубенцов кругообразно повёл рукой.

— Успокойтесь. Слишком мало доказательств. Только косвенные улики.

— Я думал над этим в последнее время. В пользу того, что Бога нет, тоже никаких доказательств. Ситуация патовая.

— А и не надо много думать! Зачем какие-то доказательства? Всё же ясно. Первобытный человек придумал. Молния, гроза, гром. Откуда ещё, по-вашему, Бог мог возникнуть? Сами посудите. Ни из чего, что ли? Не было ничего — и вдруг Бог!.. Так, что ли? Не было гроша — и вдруг алтын?

— Да, как-то оно... шатко.

— То-то же. Всё, что есть, возникло само. Ни из чего!

— Как может «всё, что есть» возникнуть ни из чего?

— Может. Наука доказала. Был взрыв. После взрыва всё стало разлетаться.

— Но позволь, а что же, собственно, взорвалось?

— Ничто! — Шлягер аргументы свои произносил голосом твёрдым, уверенным. — Ничто!

— Шатко, Адольф! Кто-то же должен был создать это Ничто. Получается как про курицу и яйцо. Хоть так, хоть эдак — всё шатко. Пока в пункте семь оставляем многоточие, — решил Бубенцов.

— Так неможно!

— И всё-таки многоточие...

2

Видимо, страшно не устраивало это многоточие кое-кого. Потому что после завтрака завихрилась в коридорах сутолока, застукотала беготня, почти непрерывно звучал «Встречный марш лейб-гвардии Преображенского Его Императорского величества полка». Адольф Шлягер принимал звонки, сам перезванивал кому-то в Красногорск, говорил на повышенных тонах, ругался, спорил. Происходило, как понял Бубенцов из отрывочных восклицаний, нечто вроде заочного совещания. Ерофей прекрасно понимал, что речь шла именно о нём, о его судьбе, хотя имени не звучало, не произносилось. Бубенцов чутко прислушивался к каждой реплике.

Постепенно из отрывочных фраз, словечек, междометий выяснилась вот какая картина. Прав был профессор Афанасий Иванович Покровский! Оказалось, что и в самом деле по древнему уложению перед венчанием на царство всякому полагается ознакомиться с начатками веры. Обойти опасную процедуру никак нельзя. Объяснения этому очень простые. Пародия и копия не могут возникнуть без подлинника. Иерархия власти, будь то земная власть или власть преисподняя, выстраивается по тем же законам, что и небесная. Копия должна утверждаться на прочных основаниях, на мощном фундаменте оригинала. Как и всякий паразит, пародия должна питаться чистой энергией подлинника.

Наслушавшись всех этих речей, Бубенцов встревожился, почуял смертельную опасность. Ведь после того, как возникнет копия, можно и даже должно уничтожить шедевр. Оригинал больше не нужен. Более того, одним своим существованием подлинник мешает полноценному самостоятельному бытию копии. Лишь с уничтожением оригинала копия приобретает хоть какое-то самостоятельное бытие и некоторую цену. Следовало теперь особенно внимательно приглядываться к поведению Шлягера.

3

Около полудня многие видели Шлягера на пустыре, возле изувеченной фигуры Лаокоона. Он ходил взад-вперёд, поправляя цветы под мышкой, часто поглядывая на часы. Садился на скамейку в беседке, но тотчас нетерпеливо вскакивал, снова принимался ходить. Одинокие нянечки и медсёстры подсматривали из окон, гадали: для кого же приготовил алые розы этот несуразный тип? Особенную интригу добавляло то, что свидание назначено в такое время, когда рабочий день в самом разгаре.

Однако вместо дамы сердца явился на встречу плюгавый человечишка в шляпе, габардиновом плаще, остроносых ботиках на высоких каблуках, начищенных до блеска. Незнакомец был такого маленького роста, что Шлягеру пришлось беседовать с ним, низко пригнувшись. О чём они там шептались, тесно сблизив головы, никто разобрать не мог. Да и сама беседа продолжалась слишком недолго, чтобы можно было сделать какие-то выводы. Было видно только, что маленький, коротко рубя ладошкой воздух, даёт какие-то указания, а Шлягер согласно и с большой готовностью кивает головой. Вскоре Адольф попрощался с пришельцем, отвесив тому глубокий поклон.

Вечером того же дня Ерофею Бубенцову было сообщено, что ему позволяется для расширения «колозрения» эпизодическое, в безопасных лечебных дозах, посещение храма. Предписывалось в содержание службы не вникать, всё божественное, что придёт в голову, сразу же с негодованием отрицать и отметать, дабы не подвергать опасности здравое, но пока ещё не устоявшееся, пока ещё слишком шаткое мировоззрение.

— Советую вам по мере сил разнообразить скучную церковную рутину, — наставлял Шлягер. — Религия давно устарела, обветшала! Во время всех этих дурацких псалмов думайте о своём, мечтайте, погружайтесь в грёзы. Представляйте, что на месте этих старух... Помышляйте, в конце концов, о лукавствии мира сего...