Сергей Довлатов - Русские цветы зла

— В контору! — захлопывая за мной дверь, скомандовал Фил.

Снова нас мотало на поворотах. Я как-то боялся, что отдых с Филом окажется еще тяжелей, чем работа. Фил гнусавил под нос лихой джаз, время от времени дружелюбно подмигивая мне, — он был абсолютно уверен, что купил мою привязанность навсегда (причем, что характерно, за мои же деньги!).

Мы подъехали к конторе, стали вылезать. Все как раз дружными толпами выходили на обед.

— Мадам что-то не видать! — сказал Филу молотобоец.

— Видимо, говеет! — усмехнулся Фил. Уйти?.. Но мне кажется — когда я с ним, что-то все же сдерживает его!

И тут появилась наша Ирина — она шла с гордо поднятой головой, игнорируя нас. Рядом с ней крутился какой-то чернявый парень на высоких каблуках. Фил стоял неподвижно, глядя в землю, и у меня мелькнула безумная надежда, что он не видит ее. Но по той абсолютной неподвижности, с которой он стоял, было ясно, что он видел. Взяв себя в руки, она хотела было проплыть мимо, но в последний момент сломалась и резко подошла.

— Филипп Клементьич, я вам зачем-либо срочно нужна? — подчеркнуто официально проговорила она.

Он продолжал стоять абсолютно молча и неподвижно. Ситуация явно становилась напряженной. Это молчание и неподвижность пугали даже больше, чем шум и скандал. Проходящие мимо стали умолкать, останавливаться, с изумлением смотреть.

— Русланчик! Подожди меня, я сейчас! — ласково сказала она своему спутнику, несколько демонстративно прикоснувшись к его плечу.

Русланчик сделал несколько шагов и, не оборачиваясь, стоял. — Ну? прошипела она.

— На рабочее место, пожалуйста, — безжизненно проговорил Фил, указав рукой.

Ирина довольно явственно выругалась и, повернувшись, пошла в контору. Фил, абсолютно без всякого выражения на лице, шаркая надувными пимами, медленно прошел в свой кабинет, уселся за стол. Ирина, явно куражась, с блокнотом и ручкой подошла к нему. Фил молчал, не обращая на нее никакого внимания.

— Может быть, я все-таки могу пойти пообедать? — наконец, не выдержав, проговорила она.

— Будешь выступать — сниму с пробега! — еле слышно проговорил Фил.

— А что я такого сделала? — уже явно сдаваясь, проговорила она.

— Слушай, ты… Если бы не этот… слишком нежный паренек, — он кивнул на меня, — я бы сказал тебе — что!

«Ну что ж — хоть в качестве „нежного паренька“ пригодился!» — подумал я.

Открылась дверь, и появился взъерошенный Русланчик.

— Иди, Русланчик, у нас с Филиппом Клементьичем важные дела! — капризно проговорила Ирина.

— О! — привстав, радостно завопил Фил. — Вот кто сбегает нам за водкой! Пришлите червончик, — вскользь сказал он мне.

С какой это стати я должен оплачивать его дурь?.. Но я не мог больше видеть стоящего как столб Руслана — и протянул последний червонец.

— Ну вы даете, Филипп Клементьич! — вдруг расплылся в улыбке Руслан и, топоча, выбежал.

— Коз-зел! — вслед ему презрительно произнес Фил.

— А ты — человеческий поросенок! — кокетливо ударяя его карандашом по носу, проговорила Ирина.

Вскоре вбежал запыхавшийся Руслан, радостно отдал бутылку шефу. Шеф зубами сорвал жестяную крышку, сплюнул, разлил по стаканам. — Я не буду, — сказал я, но он не среагировал. — Филипп Клементьич, — деликатно прихлебнув водки, произнес Руслан. — У меня к вам производственный вопрос!

— Ты бы лучше о них на производстве думал! — усмехнулся Фил. — Но можно? Ну?

— Мы сейчас дом отдыха по новой технологии мажем.. — Знаю, представь…

— Ну — многие отдыхающие от краски отекают, их рвет… одному даже скорую вызывали… — Это их личное дело. Дальше. — …Так мазать? — Тебя конкретно не тошнит? — Да нет… я уж как-то привык… — Так иди и работай!

С ним все ясно. Там, где нормальный человек засовестился бы, заколебался, задергался, — этот рубит с плеча: «Так иди и работай!» И все проблемы, которые других бы свели с ума, — им решаются с ходу, «в один удар». С ним ясно. За это его и держат на высоком посту, и будут держать, сколько бы нареканий на него ни поступало, — именно за то, что он сделает все — даже то, чего делать нельзя! Появился молотобоец.

— Филипп Клементьич… — он столкнулся со мной взглядом и слегка запнулся. — Так делать… для японца? — Он смотрел то на Фила, то на меня. — Иди и работай! — хрипло произнес Фил. Молотобоец вышел.

Вскоре послышались звонкие удары — рушилось мое состояние. Фил был мрачен и невозмутим.

Ну все — я вроде был больше не нужен. Круг на моих глазах четко замкнулся. С чего начиналось все — с разбивания раковин — к этому и пришло. По пути я сумел успокоить Фила, матерей с детишками, обэхээсника, теперь обрадую ненасытного японца, а что я сам немного расстроился — это несущественно!

— Швыряло давай! — Фил кивнул на Иркин стакан.

— Поросенок! — она игриво плеснула в него остатками водки.

Больше я находиться здесь не мог. И даже как «нежный паренек» я уже абсолютно не нужен: нежность и так хлестала туг через край! — Чао! — я двинулся к выходу. Фил даже не повернулся в мою сторону. Может, ему был безразличен мой уход? Но тогда, наверное, он бы рассеянно кивнул мне вслед и даже бросил какую-то малозначащую фразу — но в этой полной его неподвижности, абсолютном безмолвии читалась огромная трагедия, неслыханное оскорбление!.. Он ввел меня в святая святых, распахнул душу (пусть не совсем стерильную), раскрыл методы работы (пусть не совсем идеальные) — а я свысока плюнул на все это и ушел. Как говорится: такое смывается только кровью! Ириша четко уловила состояние шефа.

— Конечно, когда не о его делах речь — ему неинтересно! — бросила она мне вслед.

Как это — речь не о моих делах? Ведь именно мои раковины сейчас в угоду японцу звонко разлетаются вдребезги! Парадокс в том, что Фил отдает их японцу, а если бы я отнял их — я отнял бы их у детей! Но — хватит! Еще помогать матерям с детишками я хоть со скрипом, но согласен, но поднимать своими скромными средствами и без того высокий уровень японской промышленности — пардон! Я взялся за дверь.

— Да куда он денется? — хлестнула меня на выходе вскользь брошенная реплика Фила…Как это — куда денусь?! Да хоть куда! Я вышел на улицу, в слепящий день. Водитель пикапа бибикнул мне. Я подошел. — Садись, подвезу!

— Денег нет! — я сокрушенно развел руками. Опричники Фила мне тоже были как-то ни к чему. — Да садись! — горячо сказал водитель. Я понял, что это зачем-то нужно ему, и сел. Поехали. — А если шеф позовет?

— А! Он сейчас с места не стронется, будет пить до посинения — но зато на посту! Вечером — другое дело — вози его! — А куда — вечером-то?1

— По ресторанам — куда же еще? Сперва объедем, всех зверей соберем, а после в кабак. Но все — мне это надоело уже: столик в салоне я отвинтил, — он кивнул назад, на пустое пространство между креслами. — Тут у меня они пить больше не будут! Сказал, что крепления не держат! Они нешто разберутся? И убрал. А то сиди, жди их, пока они с кабака выберутся, а потом заберутся сюда и на столик все вынимают из сумок! Раньше двух ночи домой не прихожу — жена уже разговаривать перестала. И главное: хоть что-то бы имел, хоть раз бы угостили бы чем, предложили — попробуй. Я, может, тоже хочу рыбкой красненькой или икрой дочку угостить… Никогда! Сожрут, выпьют все, расшвыряют — «Вези!» После каждого еще до дому волоки! Все — распивочная закрыта! — Он снова кивнул назад. — И с кем… он тут? — поинтересовался я. — С кем? Понятно с кем — у кого все в руках! А им такой, как Фил, позарез нужен: при случае и посадить можно, а потом вытащить! Исполкомовские, да еще покруче кто. Вот уж действительно — нагляделся я на них в упор: свиньи свиньями! Нажрутся до усеру, да еще баб норовят затащить! — Он сплюнул.