Виктор Рябинин - Потрошители морей

Один я растерялся, стою как пень при большой дороге, мешаю общему продвижению к семейному счастью. Выручила сваха.

— Нулик, — говорит Инира уже без толмача и указывает на крайнюю кухлянку.

Посмотрел я тут острым глазом на иноверку и не разглядел ничего особого. Она же вдруг так вылупилась изо всех своих прищуренных сил, что у меня мороз по коже. Может от холода, так как мы в одних летних кожушках красовались, а может и от первобытной любви. И только я руку протянул знакомиться, а невеста уже рядом и что-то лопочет без устали радостным до визга голосом. Видать, совсем молодая, если себя от привалившего счастья в руках содержать не может. Я тогда и подумать не мог, что в таком холодном климате у баб язык без костей бывает. Вот так мы и переженились, потому как свадебный обряд на этом и закончился. Больше всего мне понравилось имя будущей жены, то есть словно кругленький бублик с дыркой. Я так и стал её сразу называть — мой Нулик, за что впоследствии, когда мы совместному языку обучились, она называла меня — моя Афоня. И повели нас молодые жёны по разным углам в свои снеговые дома знакомить с роднёй и семейным уставом домостроя.

Встретили меня хорошо, без ругани и рукоприкладства к чужеземцу. Мама Атуят за чай со строганиной усадила, папа Кайутак на нарах остался раскорякой сидеть. По ихнему обычаю голый, но с важным видом. Детишки тоже в чём мать родила, но без отцовского гонора и мало-мальского страха пред белым человеком. За чаем старшая мать определила место нашего с Нуликом проживания во втором пологе вместе с семейством сестры Тыкывак. Сама же тёща угнездилась в первом пологе возле входа вместе с ребятнёй и второй женой главы семейства.

Первая брачная ночь прошла под общим одеялом из шкур бок о бок с семейством сестрички Нулика. Раздевались до полной победы телес над шкурьём, как тут и положено для голого сна. Свояк без стеснения меховые портки скинул, я с опаской и под одеялом, а женщины растелешились просто отвернувшись от жирника и потупившись долу. Ребятня, как была весь вечер голой, так голой и полегла в общем с нами пологе. Под шкуры семейство залезало с головой, чтоб чёрные головешки не застудить ненароком на воле. Скоро так согрелись, что ужарели, а я так и вовсе припотел и вьюном с непрвычки крутился возле своего гладкого Нулика. Однако, жёнушку всё время под рукой в прицеле держал, чтоб с курса не сбиться. Держать-то держал, а приступить к делу стеснялся. Оторопь брала от близкого соседства с роднёй, вплоть до случайного кровосмешения по недогляду полового признака.

Это уже потом, когда малолетний житель общего гнезда заснул, а старшие занялись своим привычным делом, и я под шумок не сплоховал, тем более, что Нулика и подгонять не надо было. Так что к утру только и успокоились без обиды друг на друга. Правда, я малость разочаровался. Думал, ну север, ну мерзлота, ну не совсем чтобы поперёк, а, всё ж таки как-нибудь наискосок кое-что кое-где перекошено от холода. Так ведь нет, всё как у Стешки. И размер, и кучерявость, а главное — результат тот же самый. Я сходу два раза проверил и разницы не нашёл. Выходит, бери любую бабу с какого хочешь края земли, какого хочешь колера, а всё равно одним и тем же утешишься. Хотя, может это и к лучшему. Будь какое различие, кроме запаха и одежонок, так мужики из одного конца земли в другой конец бы бегали, сшибаясь лбами, никакого иного занятия не зная. И царили бы от такого мужского любопытства кругом разор и запустение. Какое тут земледелие и скотоводство, когда новая борозда не в тот конец стелется? Только в глубокой старости, если кому не повезёт с молодости силу рассчитать. Да и бабы отлучились бы от любого хозяйства. Одна перед другой своим достоинством гордиться не переставали б. И дело не только до прилюдных смотрин доходило бы, но и до рукосуйства к чужой кучерявости, что помимо головы произрастает. Вот и выходит, что мать-природа уберегла род людской от раздора и вымирания, подогнав родительниц под одну гребёнку.

Если покороче сказать, то зажили мы тремя семействами под одним снежным сводом, как единое целое, потому и всякая работа у нас спорилась согласованно. Что за чаем посидеть до пота, что на нарах полежать до упадка сил, всё едино, всё в согласии. Дружно жили всем табором. Даже, когда согласно древнего обычая, по весне обменивались жёнами с других иглу, то и этот обряд никак не влиял на крепость нашей семьи и любовь к детишкам. Скоро и я привык к чужому уставу не своего монастыря. Да и у нас в Московии на Иванов день такой же облом со грехом случается. Так в родных краях кроме плотской утехи других соблазнов много. Там тебе и чарка неупоимая, и ярмарка с гуляньем на всю ночь, и другие качели-карусели для вскружения головы, не говоря уж о мордобое стенка на стенку! Вот в противовес и придумал северный человек себе посильную забаву. Хоть результат в конце каждому известный, но лихоманка-то новая. Где различается по прожитым в неволе годам, где по долгому использованию в прямом природном назначении, а если даже бывает изрядно истёрта прежним хозяином, то в новом подарочном исполнении всю молодую отвагу враз припоминает.

Помаленьку и к инуитскому языку привыкать стал, хоть у них цельное предложение в одно слово выговаривается. И первое, чему меня тесть говорить обучил, то будет, если по-нашему:

— Ты громко говоришь! — только таким понятным словом без крика и кулака успокоишь любую жену на сутки, а то и более. Такой дар от рожденья каждому мужику даден, а если не от рожденья, то сей окрик у бабы в мозгу сидит гвоздём и не позволяет сопротивляться даже мысленно.

К нам население злобы не имело, видя что мы без принуждения их баб пользуем и передых местным мужикам даём. Вскорости и на охоту приглашать стали. Особенно Зыряна, если на медведя облава, или олешка прибить в беге надобно. Стрелец не отказывал, но к пищали никого не допускал, хотя местные и так огнестрел стороной обходили. А вот на моржа и тюленя всем обществом ходили, так как били зверя старым способом по головам кияшкой, придерживая порох до серьёзного дела. Единственно, не брали нас на лосося, когда он осенью из Тёплого моря шёл на нерест в реки Аляски, как в Нушагак, так и в более мелкие. Объясняли через Ка-Ха-Ши, что лосось рыба подвластная богине Седне, а та чужеродных не любит за показанную волю к жизни, а при нашем присутствии на нерестилище отгонит прочь и чавычу с горбушей, и нерку с кижучем, и кету с лососем. Да мы и сами не особо в бурные реки рвались, нам и болотной жижи на Аляске хватало. В рыбаки не лезли, а вот что у стойбища парусной байдары нет, узнали доподлинно. Сгубил кит надёжное судёнышко ещё до нашего появления и отрезал надолго наш путь домой. Оказывается, не простое это дело воздвигнуть байдару на десяток человек, да ещё под парусом! И подходящего материала нет под рукой, и главный строитель лодок Анайлык утоп в тот лихой час охоты на буйного кита. Так что возвращение наше к родным пенатам отодвинулось в дальний угол.