Виктор Рябинин - Потрошители морей

— Сынок, пора взяться за мачете. Тростник созрел. Ведь ты не хочешь голодать без работы?

И я добровольно из-под палки чёрного надсмотрщика Джонни Батисты пошёл крушить сахарный тростник. Работа была не пыльной и на свежем воздухе, а потому я взвыл не ранее чем через наделю:

— Мистер Флауер, — сказал я уважительно при неожиданной встрече с плантатором, — а не найдётся ли у вас более умственной работёнки человеку европейского образования в самом городе Киеве? А тем более, ветерану испанского сопротивления?

Не знаю, что проняло старика. Может, мои прежние раны, может гордое упоминание незнакомого города, но только мистер Джеймс вдруг спросил:

— Сынок, а ты обучен грамоте?

Я незамедлительно уверовал старика в моём высоком образовательном цензе, процитировав несколько псалмов из псалтыря на церковно-славянском языке, а потом перевёл их на эскимосский, чем довёл плантатора почти до нервного срыва. Как бы то ни было, но я постарался выставить себя в самом выгодном свете.

— Хорошо, — сказал хозяин положения, полностью придя в себя, — с этого дня ты будешь самостоятельно вести учёт собственной выработки. Я доверяю тебе, тем более, что Джонни следить за всеми не успевает.

Вот таким образом я приобрёл дополнительный бумажный приработок, без ощутимого заработка, став единоличником при нашем общем хозяйстве. Однако, разделение труда у меня закончилось, едва начавшись.

— Сынок, — позвал меня старикан Джеймс, неожиданно припёршись на делянку, где я истово махал топором, — Мистер Блуд, а не помог бы ты мне с архивами?

Я уже был готов дерзко отправить старика вместе с его книжными червяками куда подальше, но вовремя сдержался от неприличного жеста и слов.

— А отчего бы и нет? — просто откликнулся я звонким колокольчиком.

— Тогда ступай за мной в библиотеку, — позвал меня мистер Флауер.

«Да хоть в хлев, лишь бы подальше от тростника!»- хотелось ответно воскликнуть мне, но я лишь согласно кивнул, как бы с неохотой, и зашагал за хозяином к дому. И вот с этого дня работа моя хоть и оказалось пыльной, но очень интересной и познавательной. Я разбирал семейные бумаги рода Флауеров, системно раскладывал их по кучам и составлял опись всей этой рухляди.

— Скоро писать завещание, — придавал осмысленности моей работе плантатор, — надо никого не забыть, кое-кого вообще не вспомнить, а что оставить дочери, я и сам пока не знаю.

— Будем надеяться на лучшее, — успокаивал я старика уже как друг семьи, — если Менди испанцы не признают ведьмой, то до смерти пытать не станут, — и тут же добавлял:- Будем ждать хорошего и без устали молиться за неё!

На том мы и спелись со старым джентльменом. То есть он оставался любить дочь такой, каковой запомнил, я же возлюбил её заочно, словно ещё живую, дабы не травить отцовскую душу мистера Флауера предполагаемой правдой об участи Менди. А вообще, зная работу с бумагами ещё со школы деда Прокопия Порфирьевича и батюшки Димитрия Прокопьевича, я вскоре удостоился даже скупой похвалы хозяина за свой архивный труд.

— До тебя, — как-то сказал старый джентльмен, касаясь моего плеча, — никто так проворно не мог справиться с документами. Сразу видно хорошую европейскую школу, но если ты и впредь начнёшь жечь бумаги, не испрашивая у меня разрешения, то будешь висеть, как вон тот чернокожий верзила, — и он стэком указал за окно на площадь перед домом, где как раз в эту пору раскачивался на ветру очередной беглый раб.

Как бы там ни было, но сжигать трухлявую гниль я перестал, а просто начал её закапывать на задворках усадьбы. И делал это не в силу своего злобной мстительности, а по причине ветхости и малой значимости некоторой части архива, который в противном случае не сумел бы перебрать вплоть до глубокой старости. Поэтому, я в сжатые сроки успевал предоставить для отчёта довольно стройный ряд документов в строгой хронологической последовательности. Старик радовался моему усердию и обещал не забыть меня в завещании. А я продолжал знакомиться с историей древнего рода Флауеров, и даже с его патриархом Сэмюелем, возведённым в титул эсквайра и одаренного наследными землями в графстве Суссекс ещё королём Генрихом, то ли V, то ли VI, но как раз в период Столетней войны Алой и Белой розы. Я узнал, что старина Джеймс был вовсе не бедным человеком, особенно после кончины его старшего брата Кристофера. Дело было в том, что наследовать семейный титул и земли по Английским законам мог только старший сын рода, тогда как младший, становясь просто благородно рождённым человеком, то есть джентльменом, почти всегда пробивался в жизни самостоятельно посредством образования, таланта или удачи. Мой хозяин, хоть и был образованным в юридическом смысле адвокатом, в быту слыл отчаянным бретёром, волокитой за дамами и вечным искателем приключений. Поэтому при первом удобном случае Джеймс Флауер сбежал в Вест-Индию на остров Барбадос и, имея кое-какой капитал, обозначил себя владельцем сахарной плантации с рабами и наёмными работниками. Однако, со смертью Кристофера в Англии, он стал владельцем замка, наследных земель и всего состояния рода Флауеров. Однако, на родину не поспешил, доверив присмотр за всеми английскими владениями надёжному управляющему мистеру Дюку Робинсу, сам же оставаясь единовластным хозяином плантаций на облюбованном острове и считая его своей второй родиной. Тем более, что любимая жена Катрин была похоронена на Барбадосе, а дочь Менди рождена тоже здесь. Да, много чего из жизни хозяина узнал я, перебирая семейный архив, а когда поинтересовался у хозяина о причинах его бегства из Англии в Вест-Индию, сопоставив время его дуэльных схваток с отплытием грузовых кораблей на Карибы, Джеймс просто спросил меня:

— Сынок, а каким оружием владеешь ты?

Я что-то промямлил о казацких саблях, тяжёлых фузеях и костяных гарпунах, но не стал, однако, уверять старика, что был незаменим в бою. Старина Джеймс всё понял по-своему и уже на следующий день стал давать мне уроки владения холодным оружием. Но изустно, так как в напарники определил мне своего управляющего француза Ле Гаскона, мужчину напористого, но ко мне дружелюбного. Собственно, он-то и научил меня прилично владеть абордажной саблей и шпагой, а в конце уроков даже дагой, кривым кинжалом для левой руки, когда в правой мачете. Сам Флауер молодел душой, наблюдая за нашими схватками, и подавал дельные советы по тому или иному приёму нападения и защиты.

— Дик, — орал он не своим голосом, — при ближнем бое рассекай клинком горло от правого уха до левого, кортик всаживай под рёбра снизу, а не тыкай в грудь, словно запоздалый путник костылём в оконную раму.

Он даже лихо приспособил мешок с песком для отработки ударов твёрдой рукой, так как до кровопролития у нас с месье Гасконом дело не доходило. Зато стрелять из мушкета и владеть пистолью хозяин учил лично сам. Тут уже мишенью служило всё, что летало и ползало, за исключением разве что человека.