Виктор Рябинин - Потрошители морей

в другом конце молодые и задорные орали лужёными глотками:

Да и за нашим столом у каждого душа пела и плясала, рука тянулась к бутылке, а глаз упирался в знойную стать подавальщиц, рвущуюся из тисков одежды для подогрева мужского желания. Девицы были как на подбор красивы и соблазнительны до головокружения. И ведь это были не морские русалки после выпивки на корабле, а вполне земные создания и, главное, с двумя ногами в разные стороны. А кто понимал, что должно таиться между ними, тому давно не сиделось на месте.

— Не суетись пока, — придерживал меня за камзол Паркер, когда я вскакивал в след какой-нибудь мулатке с подносом в руке, — наши персики ещё созревают, — после чего он хлопал маня по плечу и ржал в голос.

А как было удержаться в рамках приличия, если та же обезьянка не только шуршала юбками, бегая от стола к столу, но, казалось, играя, даже поскрипывала своими ядрами под юбкой или угрожающе заносила над твоею головой полную пазуху наливного бабьего добра. Среди такого разгула, например, мой северный Нулик смотрелась бы худосочной тенью в сравнении с этим знойным карибским изобилием.

— Поскорее бы и нам за дело, — торопил я Панталона, указывая на наши, неприглядно осиротевшие ряды.

— Жди попутного ветра, — тут же посоветовал опытный проходимец и неожиданно заорал:- Дорогая Лора, мадам Витоль, не проходите мимо старых друзей!

А вослед этому призыву, я увидел, как само женское совершенство, в волнах мускуса и розмарина, в ореоле лент, кружев и кисеи, под завистливые взгляды соплеменниц, но полное собственного возвышенного достоинства, медленно наплывает на наш стол, лукаво даря нам чарующую улыбку своих полураскрытых алых губ. Словом, к нам подходила хозяйка заведения, баба строгого настроя и железной хватки. Это я узнал впоследствии, а тогда сомлел от внимания столь обаятельной персоны, тем более, что с дамами ранее близко знакомиться не приходилось. А тогда я просто осушил кружку рома, чтобы не пропало недоступное видение земного греха во плоти.

— Честер, — громко сказало подошедшее видение, облобызавшись с Паркером, — не давай более пить своему другу, а то мои девочки обидятся за его несостоятельность, — вот так я был зачислен в личные друзья мадам Витоль.

Пока я осознавал важность этого события, старые друзья, если судить по манере панибратского обращения Лоры к Честеру, вполголоса о чём-то беседовали, изредка касаясь в разговоре испанцев и нашего трофея. В конце этого совещания мадам Витоль, уже приветливо оглядев меня, игриво пропела:

— Честер, так и быть, занимайте номер с балконом, а я подошлю к тебе, как ты и просишь, крошку Дану Блэк, а твоему товарищу неподражаемую Гвенолу Ли. Согласен?

— Наша благодарность не будет знать берегов, — отозвался Дамский Панталон. — Тем более, что мой друг на всё согласен, — и он подмигнул мне, словно шулер при карточной игре.

— Честер, — обратился я к другу, едва мадам отчалила от нашей стоянки, — о чём вы договаривались с хозяйкой прямо перед моими глазами?

— О цене.

— Ну, и как?

— Не дороже денег, но зато в наилучшем виде.

— Комната с балконом?

— И с двумя самыми опытными девицами, — добавил Панталон.

— Две пары в одном номере? Не тесновато ли? — в свою очередь удивился я.

— Там есть раздвижная ширма, — успокоил мою совесть Честер, — да к тому же и ночь близится, — и он указал на свечи, которые разносила прислуга по столам.

— Повторяется всё, как на Аляске, — непонятно для друга пробормотал я, вспомнив полярную ночь, оленьи шкуры и семейную ярангу с общим одеялом под яркой северной звездой.

Послушав нестройное пение соседей не далее полубутылки рома, мы с Честером разом поднялись из-за стола и твёрдым шагом устремились вверх по лестнице, на давно манящий второй ярус «Счастливого избавления». Пройдя длинным коридором мимо плотно закрытых, а порою не очень, дверей, из-за которых явно слышалось настоящее биение жизни, Паркер открыл, видимо, знакомое ему убежище от лишнего глаза, и мы оказались в небольшой милой комнатке, убранной цветами и душистыми травами, с накрытым столиком посередине. На нём красовалась бутылка с вином и ваза с фруктами. У противоположных стен этого любовного гнезда стояли кровати, меж ними виднелся выход на окутанный ночным мраком балкон, а рядом действительно стояла лёгкая складная стенка. И я ненароком понял, что сии покои предоставлялись лишь истинным друзьям, у которых не было тайн друг от друга, а если радость, то на всех одна. Томил только один вопрос: кто будет проводить ночь на балконе, и в каком положении дозволенности?

Главной же достопримечательностью покоев были две не старые ещё девушки небесной красоты для глаз, видевших на протяжении месяцев лишь однообразие волн за кормой, постные лица осточертевших сослуживцев, да иных обитателей пучины перед их упокоением на камбузе.

— Дана, — легко представилась одна из нимф, привставая из-за стола и непорочно улыбаясь во всё личико.

— Гвенола, — нежно проворковала другая, а я понял, что не зря ходил на абордаж и давно отбился от женских рук.

Если первая была белокурым ангелочком, с голубым взглядом побитой на паперти сиротки, то и вторая выглядела не лучше, хотя была статью крупнее и черноголова словно головешка. Эти, заблудшие в вертепе разврата овечки, пугливо поджимали пунцовые губки и тупили взор, способные чуть ли не залиться слезами при виде двух подвыпивших мужчин, явно не джентльменского набора. Не знаю, как Паркер, но я был готов не только преклонить пред ними колено, но и пасть ниц, прося прощения за свои греховные помыслы. Ещё бы мгновение и я, умываясь слезой высокой иезуитской морали, готов был на руках унести одну из ангельских беззащитных созданий, скорее всего кареглазую голубицу, куда-нибудь к морю, чтобы в жертвенном уединении выпустить птичку на свободу.

— Садись, Дик, за стол, — донёсся до меня голос Честера сквозь хрустальный звон в ушах, — выпьем вина и приступим к нашему делу.

Так как Честер сидел рядом с белокурой Даной, на которую я далее не обращал внимания, то мне пришлось осторожно протиснуться за стол и примоститься на скамейку рядом с чёрненькой Гвенолой, тут же определив её в венцы творения рода человеческого. С такой скромницей мог находиться рядом лишь послушник, принявший обет безбрачия, либо скопец с многолетним стажем, а не распалённый страстями моряк. Ведь сразу было видно, что это девушка весьма робкого десятка и впервые попала в такой житейский переплёт, да и верно не по своей воле, а по нужде. То ли из-за болезни матушки, то ли под взглядом голодных глазок младших сестричек, ненароком выгнавших её на тропу сомнительного заработка. Тогда я ещё не знал, что при длительном воздержании от общения с длинноволосыми, они являются перед тобой в образе то сладкоголосых фей, то непорочными, с прозрачными крылышками ангелочками, которые питаются лепестками роз, запивая их настоем из нектара и росы.