Симона Бовуар - Воспоминания благовоспитанной девицы

Для меня было полной неожиданностью, когда я, полагая, что иду к победе, вдруг обнаружила, что вступила в борьбу; это был шок, от которого я долго не могла оправиться; только литература помогла мне воспрянуть. «Семья, я тебя ненавижу! Ненавижу твой замкнутый мирок, плотно закрытые двери». Проклятие Меналька {167} 167 Менальк— герой романа Андре Жида «Плоды земные», воображаемый учитель. убеждало меня в том, что, томясь в домашних стенах, я служу правому делу. Начав читать Барреса, я узнала, что «свободный человек» неизбежно вызывает ненависть «варваров» и его первейший долг — давать им отпор. Я не просто пребывала в состоянии смутной неудовлетворенности — я вела яростную борьбу.

Баррес, Жид, Валери, Клодель — я разделяла убеждения писателей нового поколения; я запоем читала все романы, все эссе моих молодых старших собратьев. Естественно, я узнавала в них себя, ведь мы были единомышленниками. Выходцы, как и я, из буржуазного сословия, они, как и я, чувствовали себя неуютно в своем кругу. Война лишила их ощущения безопасности и надежности, но не вырвала из тисков их класса; они бунтовали, но исключительно против своих родных, своей семьи и сложившихся традиций. Испытывая омерзение от «промывания мозгов», которому их подвергали во время войны, они отстаивали право смотреть правде в глаза и называть вещи своими именами; но, вовсе не собираясь переворачивать вверх дном общество, они ограничивались скрупулезным изучением собственной души: они проповедовали «искренность по отношению к самим себе». Отбросив банальности и штампы, они высокомерно отрицали стародавнее благоразумие, оказавшееся несостоятельным, но ничего не пытались предложить взамен; они довольствовались утверждением, что ни в чем нельзя находить удовлетворение; во главу угла они ставили беспокойство. В их произведениях всякий молодой человек, идущий в ногу с веком, был чем-то обеспокоен. В 1925 году на Великий пост отец Сансон читал в Нотр-Дам проповедь о «человеческой неуспокоенности». Из отвращения к устаревшей морали самые дерзкие молодые люди доходили до того, что ставили под сомнение понятия Добра и Зла: они восхищались «бесами» Достоевского, который сделался одним из их идолов. Одни исповедовали высокомерный эстетизм, другие ударились в имморализм.

Я сама была в таком же положении, как и эти выбитые из колеи юноши из приличных семей: я хотела порвать с классом, к которому принадлежала. Но куда идти? О том, чтобы опуститься в «низшие слои», не могло быть и речи; им можно и даже нужно было помогать, но в тот момент, судя по моим дневниковым записям, я смешивала, в едином порыве отвращения, эпикурейство Анатоля Франса и материализм рабочих, «которыми набиты кинотеатры». Не зная такого места на земле, где бы мне было хорошо, я радовалась, что никогда нигде не найду приюта. Я обрекала себя на Беспокойство. Что касается искренности, то к ней я стремилась с детства. Окружавшие меня люди осуждали ложь, однако старательно избегали правды; если мне так трудно было говорить, то оттого, что я не желала пользоваться лживыми понятиями, бытовавшими в моей среде. С не меньшей готовностью я бросилась постигать имморализм. Конечно, мне претило воровство ради корысти и альковные развлечения; но я бесстрастно принимала все пороки, насилия и убийства, если они совершались неумышленно, от отчаяния или из чувства протеста — разумеется, в таком случае они были мнимыми. Совершить зло — самый радикальный способ отречься от всякого сообщничества с добропорядочными людьми.

Отказ от пустословия, лживой морали и их комфорта — это тройное отрицание литература представляла как позитивную этику. Наше смятение она превратила в поиск: мы искали спасения. Мы отреклись от своего класса, чтобы утвердиться в Абсолюте. «Грех — это то место, которое покинул Бог», — писал Станислас Фюме {168} 168 Фюме Станислас (1896–1983) — французский литературный критик католического направления. в «Нашем Бодлере». Таким образом, имморализм был не только вызовом обществу, он позволял приобщиться к Богу; имя Божье охотно поминали и верующие и неверующие; для одних оно значило некое непостижимое присутствие, для других — головокружительное отсутствие. Между двумя позициями не было большой разницы, и я без труда объединяла Клоделя и Жида: по отношению к буржуазному миру оба определяли Бога как другого, и всё, что было другим, несло на себе печать Божественного. Душевная опустошенность Жанны д’Арк в трактовке Пеги, проказа, пожирающая тело Виолены {169} 169 Виолена — героиня драмы Поля Клоделя (1868–1955) «Девушка по имени Виолена» (1898) и более поздней ее переработки — мистерии «Благовещение» (1912); Виоле-на, хотя ее и поражает проказа, остается воплощением «чистой женственности» и святости. , — во всем этом я узнавала жажду, мучившую Нафанаила {170} 170 Нафанаил — воображаемый читатель романа Андре Жида (1869–1951) «Яства земные» (1897), молодой человек, которого автор «никогда еще не встречал» и которого он учит воспринимать и познавать мир непосредственно; роман и персонаж оказали большое влияние на умы того времени. ; между сверхчеловеческим самопожертвованием и немотивированным преступлением разница была невелика, и я видела в Сини {171} 171 Синь де Куфонтен — героиня драмы Клоделя «Заложник» (1910), девушка бесстрашная, искренне верующая, готовая к самопожертвованию. сестру Лафкадио {172} 172 Лафкадио — герой романа Андре Жида «Подземелья Ватикана» (1914), воплощение свободного, бессмысленного, «необоснованного действия». . Главное было оторваться от земли — тогда ты сразу прикасался к вечности.

Некоторое число молодых писателей — Рамон Фернандез {173} 173 Фернандез Рамон (1894–1944) — французский критик, ангажированный писатель, автор исследований о Прусте, Бальзаке. , Жан Прево {174} 174 Прево Жан (1901–1944) — французский политический писатель, журналист, эссеист, автор романов, в которых анализирует сложную психологию «людей из народа». — свернули с этого мистического пути и попытались создать новый гуманизм; они меня не увлекли. Прошел год с тех пор, как я приняла безмолвие неба и с волнением прочла Анри Пуанкаре; мне нравилось на земле; но гуманизм, если только это не революционный гуманизм, — тот, о котором говорили в «НРФ» {175} 175 «НРФ» — «Нувель ревю франсез», литературный журнал, основанный в 1909 г., а в 1911 г. слившийся с издательством «Галлимар». Знакомил читателей с многочисленными французскими и зарубежными авторами. , таковым не являлся, — подразумевал, что универсального можно достичь, не порывая с буржуазной средой. Так вот, я неожиданно обнаружила, что подобная перспектива иллюзорна. С тех пор я перестала придавать своей интеллектуальной жизни большое значение, ведь она не снискала мне всеобщего уважения. Я мысленно обратилась к высшей инстанции, которая позволила мне отвергнуть чуждые суждения: я спряталась в «глубинах своего Я» и решила, что вся моя жизнь должна быть подчинена ему.