Симона Бовуар - Воспоминания благовоспитанной девицы

На следующий день Прадель, который был в прекрасных отношениях с моими родителями, обедал у нас дома, а потом мы отправились в «Сине-Латен». На улице Суффло я вдруг предложила пойти лучше в «Жокея»; он без особого желания согласился. Мы сели за столик, как солидные клиенты, и, потягивая джин-физ, я принялась ему объяснять, кто такой Жак, о котором я ему если и говорила, то мимоходом. Он сдержанно слушал. Ему было явно не по себе. Я спросила, считает ли он неприличным, что я посещаю такого рода заведения. Нет, но лично на него они производят тягостное впечатление. Это потому, решила я, что он не познал того беспросветного одиночества и отчаяния, которые оправдывают любое распутство. Однако, сидя рядом с ним, в стороне от бара, где я так часто сумасбродничала, я увидела дансинг другими глазами: серьезный взгляд Праделя стер с него романтический налет. Может, я и привела его сюда только затем, чтобы услышать то, что сама себе говорила: «Что я здесь делаю?» Во всяком случае, я тотчас признала его правоту и даже обратила свою суровость против Жака: почему он растрачивал время на то, чтобы одурманивать себя? Я прекратила загулы. Родители уехали на несколько дней в Аррас, но я не воспользовалась их отсутствием. Я отказалась идти со Стефой на Монпарнас, даже с раздражением отвергла ее уговоры. Я осталась дома читать Мередита {248} 248 Мередит Джордж (1828–1909) — английский писатель, поэт, журналист. Автор, в частности, романа «Эгоист», с женской точки зрения освещающего отношения полов. .

Я перестала задавать себе вопросы о прошлом Жака; в конце концов, если он и наделал ошибок, мир от этого не переменился. Теперь я почти не думала о нем: он слишком долго молчал; в итоге молчание стало походить на враждебность. Когда в конце декабря его бабка Фланден сообщила о нем кое-какие новости, я восприняла их равнодушно. И все же, поскольку я не любила ничего бросать окончательно, я полагала, что по его возвращении наша любовь возродится.

Я продолжала без устали трудиться, ежедневно по девять-десять часов проводила за книгами. В январе прошла стажировку в лицее Жансон-де-Сайи под руководством Родрига, пожилого и очень милого человека: он председательствовал в Лиге по правам человека и покончил жизнь самоубийством в 1940 году, когда немцы вошли во Францию. Моими товарищами были Мерло-Понти {249} 249 Мерло-Понти Морис (1908–1961) — французский философ, пытавшийся осознать роль человеческого опыта, единомышленник Сартра, создавший вместе с ним экзистенциалистский журнал «Тан модерн». и Леви-Строс {250} 250 Леви-Строс Клод (р. в 1908) — французский философ, в дальнейшем социолог, этнолог и антрополог, представитель структурализма. В антропологии предложил новый метод исследований, основанный на идее, что в основе общества лежит речевая коммуникация. ; я немного знала их обоих. Первый всегда внушал мне смутную симпатию. Второй смущал своей флегматичностью, но он ловко играл на ней, и я нашла его презабавным, когда бесцветным голосом, с сонной физиономией он стал говорить нашим ученикам о безумии страстей. Бывали серые дни, когда мне казалось смехотворным рассуждать об эмоциональной стороне жизни перед сорока лицеистами, которым, судя по всему, было на это наплевать; в дни, когда стояла хорошая погода, я сама увлекалась тем, что говорила, и мне казалось, что я улавливаю в некоторых глазах проблески интеллекта. Я вспоминала давнее волнение, охватившее меня, когда я проходила мимо лицея Станисласа: каким далеким, каким недостижимым казался мне тогда мальчишеский класс! Теперь я стояла за кафедрой и читала лекцию. И ничто в мире уже не казалось мне недостижимым.

Я, конечно, отнюдь не сожалела о том, что я женщина; напротив, испытывала от этого огромное удовлетворение. Мое воспитание прививало мне мысль о более низком интеллектуальном уровне моего пола, с которой многие женщины соглашались. «Женщина может рассчитывать на получение степени агреже только после пяти или шести провалов», — говорила мне мадемуазель Рулен, на счету которой было уже два. Это придавало моим успехам особенный блеск по сравнению с достижениями мужского пола: мне достаточно было не отставать от них, чтобы чувствовать себя исключительной. В сущности, я не встречала никого, кто бы меня удивил; будущее было передо мной так же широко открыто, как и перед ними; преимуществ у них не было никаких. Впрочем, они и не претендовали; ко мне они относились без снисходительности и даже с какой-то особенной приветливостью, поскольку не видели во мне соперницу: девушек оценивали в ходе конкурса по той же шкале, что и юношей, но степень присваивали сверх установленного количества, они не занимали ничьего места. Таким образом, мой доклад о Платоне вызвал у моих однокурсников — в особенности у Жана Ипполита {251} 251 Ипполит Жан (1907–1968) — французский философ, исследователь Гегеля, толкователь его философии в духе экзистенциализма. — одобрение, ценности которого не умаляла никакая задняя мысль. Я была горда тем, что завоевала их уважение. Их благожелательность избавляла меня от необходимости соперничать, что позже раздражало меня у американок: с самого начала мужчины были для меня товарищами, а не противниками. Я была далека от того, чтобы им завидовать; мое положение было особенным и потому казалось мне привилегированным. В один из вечеров Прадель собрал у себя своих лучших друзей и их сестер. Я пришла с Пупеттой. Все девушки уединились в комнате младшей Прадель, я же осталась с молодыми людьми.

Тем не менее я не отрекалась от своей женственности. Готовясь к этому вечеру, мы с сестрой особенно тщательно занимались своим туалетом. Я в платье из красного шелка, она из голубого — на самом деле, мы были одеты неважно, но другие девушки тоже не блистали. На Монпарнасе я встречала элегантных красавиц; их образ жизни слишком отличался от моего, так что сравнение с ними меня не задевало; впрочем, как только я сделаюсь свободной и с деньгами в кармане, ничто не помешает мне одеваться так же. Я помнила, что Жак назвал меня красивой; Стефа и Фернан тоже меня обнадеживали. Я охотно смотрелась в зеркало: я себе нравилась. В общей для всех нас сфере я не считала свои данные хуже, чем у других женщин, я не питала к другим ни малейшей злобы и не пыталась относиться к ним свысока. Во многих отношениях я ставила Зазу, свою сестру, Стефу, даже Лизу выше своих приятелей-мужчин: более восприимчивые и великодушные, они лучше умели мечтать, плакать, любить. Мне хотелось верить, что я соединила в себе «женское сердце и мужской ум». Я вновь ощущала себя Единственной.

Одно только как-то смягчало мое высокомерие, по крайней мере, надеюсь: то, что в себе самой я больше всего ценила чувства, которые внушала другим людям, а еще то, что другими я интересовалась гораздо больше, чем собственной персоной. Когда-то я билась в путах, отделявших меня от мира; я не чувствовала связи с друзьями, они ничего не могли мне дать; теперь мы были связаны будущим, которое я сама себе отвоевала, нашим общим будущим. Эта жизнь, вновь так много обещавшая, — она воплощалась в моих друзьях. Мое сердце билось и для того, и для другого, — для всех вместе; оно всегда было занято.