Марсель Эме - Сказки кота Мурлыки

— Берегись, вороной! Не верь родителям — они прячут за спиной уздечку с удилами!

Повторять ему не пришлось — конь сорвался с места и в ту же секунду был на другом конце двора.

— Никогда не забуду твоей услуги, селезень, — сказал он. — Если бы не ты, не быть бы мне на воле. Скажи, не могу ли я что-нибудь сделать для тебя?

— Спасибо, — сказал селезень, — но мне трудно сказать сразу. Дай подумать.

— Так подумай хорошенько. Я забегу на днях.

С этими словами конь вышел за ворота и легкой рысью поскакал по дороге, родители же с досадой смотрели ему вслед. За обедом они сидели, насупившись, и не проронили ни слова. Их мучила мысль, что же скажет дядя Альфред, когда узнает, что они отдали за так первому встречному барана, которого он подарил своим племянницам. Видя это, Дельфина и Маринетта тихо злорадствовали, но ничто не могло утешить их: шутка ли, потерять такого друга. Едва покончив с обедом, сестренки побежали на луг, чтобы выплакаться. Там был селезень и, узнав причину их слез, он разрыдался вместе с ними.

— О чем вы все трое плачете? — раздался сзади голос.

Это вороной вернулся узнать как дела.

— Не могу ли я как-нибудь помочь вашему горю? — спросил он у селезня.

— О! — воскликнул тот. — Если бы вы вернули девочкам барана, я был бы счастливейшим селезнем в мире.

— Я бы с радостью, — отозвался конь. — Но как это сделать? Догнать их — дело нехитрое, небось не очень-то проворна эта пара, далеко они не ускакали. Но как убедить моего бывшего хозяина отпустить барана — вот в чем штука.

— Для начала помогите мне до них добраться, а там уж что-нибудь придумаем, — сказал селезень.

— Ну хорошо, допустим, девочки получат назад барана, а позволят ли ему вернуться сюда? Насколько я понял утром, родители были рады избавиться от бедняжки.

— Это правда, — сказала Маринетта, — но, по-моему, теперь они и сами жалеют о том, что сделали.

— А все-таки, — заметила Дельфина, — не мешало бы для надежности предупредить дядю Альфреда и привести его сюда к нашему возвращению.

Вороной спросил, далеко ли живет дядя Альфред, и, узнав, что до его дома два часа пешего хода, пообещал сбегать за ним, когда они вызволят барана.

— Ну, а сейчас скорее вдогонку за нашим лихим всадником. Время дорого!

Сестренки и селезень забрались на коня. Они промчались мимо опешивших родителей и скрылись в облаке пыли. Спустя полчаса они добрались до ближайшей деревни.

— Здесь, пожалуй, не стоит спешить, — сказал конь, переходя на шаг, — надо бы расспросить местных жителей.

В одном из первых же домов Дельфина заметила девушку, которая сидела у окошка с геранью и шила.

— Скажите, пожалуйста, — вежливо обратилась к ней Дельфина, — не проезжал ли здесь один всадник…

— Всадник? — воскликнула девушка, не дав ей договорить. — Как же, как же! Проскакал бешеным галопом через площадь, доспехи его сияли золотом, а оружие грозно звенело. Под ним был могучий конь, с волнистой, будто курчавой, шерстью, а из ноздрей у коня валил огонь и дым, так что моя герань чуть не завяла.

Дельфина поблагодарила девушку и сказала своим спутникам, что это, наверное, был какой-то другой всадник.

— Ничего подобного, — возразил конь. — Это, несомненно, те, за кем мы гонимся. Конечно, портрет несколько приукрашен, но молоденькие девушки видят военных именно так. Скакун с волнистой шерстью — это, ясно же, ваш мохнатый баран.

— А огонь и дым из ноздрей? — удивилась Маринетта.

— Да это солдат просто курил трубку.

Конь оказался прав, в чем они очень скоро убедились, когда чуть дальше развешивавшая на заборе белье крестьянка подтвердила, что видела солдата, который ехал на совершенно измученном баране.

— Я как раз полоскала в речке белье, когда они свернули на Голубую дорогу. Смотреть было больно: бедный баран еле тащил в гору этого детину, а тот еще подгонял его и лупил кулаком по голове.

Услышав этот печальный рассказ, девочки едва не расплакались, да и селезень разволновался не меньше. Только конь, видавший на войне еще и не такое, сохранил спокойствие и спросил у крестьянки:

— А далеко ли еще до той Голубой дороги, по которой они поехали?

— Это на другом конце села, сами вы, пожалуй, не найдете. Надо бы кого-нибудь в проводники.

В это время из-за угла дома показался ее сын, мальчуган лет пяти, который тянул за веревочку красивую игрушечную лошадку на колесах. Он с завистью смотрел на девочек, сидевших на самом настоящем, большом — не то что у него — коне.

— Жюль, — сказала ему мать, — проводи-ка их до Голубой дороги.

— Ладно, мамочка, — ответил мальчуган и, не расставаясь со своей лошадкой, вышел со двора.

— Готов поспорить, — сказал ему вороной, — что ты был бы не прочь забраться мне на спину?

Жюль покраснел — конечно, он только об этом и мечтал. Маринетта уступила ему место и взялась везти на веревочке его лошадку, чтобы она тоже прогулялась. Дельфина усадила проводника перед собой и крепко обхватила его руками. Конь шел ровным и тихим шагом, так что Дельфина успела рассказать Жюлю грустную историю, приключившуюся с бараном. Жюль очень растрогался, он от всей души желал друзьям успеха и даже вызвался помогать им, сказав, что они могут рассчитывать на него и его деревянную лошадку. Ради спасения невинного существа они оба готовы на любые подвиги.

Ну, а Маринетта шагала впереди и тянула за собой лошадку, на которой устроился селезень. Когда же наконец они добрались до круто спускавшейся под гору Голубой дороги, Маринетта увидела внизу барана, привязанного у изгороди трактира. Она чуть не вскрикнула от радости, и селезень вместе с нею, но, приглядевшись, оба решили, что это вовсе не их друг. Ничего похожего: тот баран, внизу, был совсем хилый и щуплый.

— Нет, — вздохнула Маринетта, — это не наш.

И остановилась, поджидая спутников. А селезень взгромоздился на голову деревянной лошадки, чтобы получше разглядеть трактир и двор. И вдруг ему показалось, что на шее у того барана что-то поблескивает — уж не сабля ли? Селезень запрыгал и закричал так, что чуть не свалился с лошадки:

— Это он! Это наш баран! Говорю вам, наш!

Но ему не поверили. Конечно, он ошибся: это чужой баран, он же совсем маленький.

— Да как вы не понимаете, — сказал тогда селезень в сердцах, — новый хозяин постриг его, прекрасной курчавой шерсти больше нет, поэтому он и кажется не больше ягненка. Солдат, верно, продал шерсть, чтобы выпить в трактире.

— Ей-богу, верно! — воскликнул вороной. — Сегодня утром у него в кармане не было ни гроша, и не думаю, чтоб ему дали вина в кредит. Да я должен был сразу догадаться, что мы найдем его в первом же трактире, уж я-то знаю этого пьянчугу. И все-таки надо бы убедиться, точно ли это наш баран.