Даша Берег - Три времени года в бутылочном стекле

И, между тем, летняя встреча с Кокой стала для меня знаковой. Я теперь не всегда чувствую себя одинокой и всеми покинутой. Кока – очень хороший. Мне очень нравится, когда он ко мне приходит. Правда.

Очень нравится!

– А что значит «грязный бинт и окно за окном»? – спрашиваю я. Мы лежим на полу, широко раскинув руки, Кока – ближе к телевизору, а я – к дивану, и пялимся в серый потолок. – Окно за окном – это значит, например, когда смотришь снаружи на дом, а там – окно за окном, или же, подходишь из комнаты к окну, а в нем, вместо улицы, еще одно окно, и так бесконечно?

– А тебе как больше нравится?

– Мне больше нравится второй вариант. В этом есть какая-то безысходность… Окно за окном, и ничего больше…

– Ох, – вздыхает Кока, – и любишь же ты задавать дурацкие вопросы! Я даже и не думал никогда на эту тему, окно за окном… Какая разница-то? Вечно копаешься во всяких пустяках… Как, помнишь, про книги что-то рассказывала?

– Про книги? А! – вспоминаю я. – Как-то раз спросила у одного уважаемого мной знакомого, как он книги любит дома расставлять – чтобы автор на корешке был сверху или снизу, ну, знаешь, когда боком написано? А он так задумался, что я поняла, что он книг в принципе не читает и не расставлять ему нечего… И так мне обидно стало, что народ пошел такой никудышний…

– А ты сама-то как больше любишь?

– Автором вниз.

– Знаешь, что… – медленно произнес Кока, – а ведь если поставить автором вверх, то читать будет не удобно. Или вообще получится вверх ногами…

Я немного подумала на этот счет.

– И точно… Хм, я даже об этом как-то и не…

– Вот-вот! – радостно кивает Кока, переворачиваясь на живот. – Дурная ты баба, Аленка! Все пытаешься охватить в общем плане, а на мелочи внимания не обращаешь. А мелочи, мать, это самое главное! Вот в чем твоя проблема.

Я немножко дуюсь, и снова думаю. Моя проблема не только в этом. Недавно мой сосед – неплохой в целом дедуля, который при знакомстве сразу же сообщил, что жена у него умерла и теперь он живет с другой бабой, у которой тоже муж помер (ведь тоже – мелочь, а как характеризует человека!), как-то мне сказал:

– Тебе ребенка надо родить, и все наладится, – намекал он, конечно, на мои попойки с Кокой.

– Почему? – спросила я.

Дед пожал плечами. Моя проблема еще и в том, что я слишком часто задаю вопрос «почему?».

– Знаешь, у японцев не принято говорить «я тебя люблю» по поводу и без. Для них это очень ответственный шаг. Даже муж горячо любимой жене может сказать это за всю жизнь не больше пары раз. Представляешь? Зато у нас – чуть что – «я тебя люблю, я жить без тебя не могу»… И никто ни за что не отвечает. Как плюнуть.

– Ну вот видишь, – вздыхает Кока, – опять ты что-то городишь. Ну при чем здесь японцы? Почему ты решила, что сейчас надо говорить о японцах?!

– Просто так! Хотела отметить разницу.

– Как по-японски «я тебя люблю»?

– Aishiteru.

– Аиситеру… – медленно повторяет Кока. – Да, определенно все сходится! Такое дурацкое слово я бы тоже старался произносить как можно меньше!

Я злюсь и кидаю в него огурцом.

– А давай песни петь, – говорит Кока, с трудом дотягиваясь до моей старенькой гитары, стоящей в углу. Гитару я привезла после встречи с Кокой от родителей – мне она досталась в наследство от деда, когда я уже училась в институте. Компания там была другая, и гитарами никто не интересовался. Я на ней почти не играла.

Кока довольно-таки ловко встает и быстренько ее подстраивает.

– Что петь будем? Давай «Хороший автобус уехал без нас».

– Не, – морщусь я, – давай то, что я знаю.

– Блин, ну не будем же мы тут сидеть и распевать дружно Павла Кашина!

Почему-то само существование Павла Кашина меня жутко веселит.

– Эй, балет, галоп, алле, мне тридцать лет неполных, – сквозь смех пищу я.

– Я стою, и на краю, стою, пою, – подсолнух…

Кока, присвистнув, начинает «Про дурачка». Я медленно встаю, сажусь на диван, наблюдая за ним, потом отрезаю еще пару кусков колбасы, наливаю водки в две рюмки, а в один стакан – остатки лимонада, и подключаюсь на своем любимом куплете:

– Знаешь, что меня бесит? – вдруг резко прерывается Кока. – Вот, сегодня в новостях показывали… тьфу, говорили. Типа, надоели все с проблемами маленького человека. Акакий Акакиевич, Гоголь, «Шинель»… Типа, литература современная, фильмы, картины – все об этом, хватит, типа. А как по другому-то, а? Аленка? Ведь все люди – как раз маленькие и слабые, вот и размышляют о своих проблемах, чтобы всем понятно было… А сильные люди… Кто знает, может, у них и проблем-то нет? Да и вообще – много ли ты видела сильных людей? Я, лично, ни одного.

– Я тоже, – быстро вставляю я. Во, Кока разошелся! Видимо, долго об этом думал.

– Во-во. Сильные люди – миф. Нет их в природе, не родились еще. А если и родились, то мне их проблемы не интересны! Поехали дальше.

– Мы с тобой – два старых дегенерата, – говорю я, когда песня кончилась.

– Так выпьем за нас! – кричит Кока. Мы злостно чокаемся. Водки осталось совсем мало. – А почему мы дегенераты?

– Нам по двадцать шесть, а мы сидим и бухаем, как парочка сумасшедших школьников. Ни семьи, ни детей, даже постоянных любимых нет. Рассуждаем о всяких пустяках с серьезным видом… Тебе нравится твоя работа?

– Неа.

– И мне не нравится. Можно столько всего сделать, а мы… Инфантильные придурки…

– Неужели тебе так хочется замуж?

Долгая пауза. Есть такие вопросы, которые неприлично задавать. Нет, не из разряда «незамужним девушкам неприлично», а вообще неприлично. А еще неприличней отвечать на них не так, как принято. Но выпитые полбутылки водки дают о себе знать, и я решаю ответить честно:

– Больше всего мне хочется, чтобы мне не исполнялось двадцать семь. Двадцать шесть – это и так очень много, но пока ведь еще разрешается не хотеть семью, а? Разрешается? Замуж в виде замужа я не против, и очень даже за…

– Замуж в виде замужа? – участливо переспрашивает Кока.

– Ну, всмысле, любимого человека хочу. Но только чтоб меня тоже любил. А семью в виде быта и детей я не хочу. Пока еще можно не хотеть. Но вот мне исполнится двадцать семь, потом дальше, и вот уже тридцать… И это уже неприлично. Когда мне было шестнадцать, мама говорила, что я моральный урод, потому что не знаю, кем хочу быть. Типа, в шестнадцать уже надо знать, или хотя бы мечтать быть кем-то. Вроде рубежа. Да, получается, у каждого желания или нежелания есть свой возрастной рубеж. В одном возрасте что-то хотеть или не хотеть допустимо, а в другом – уже нет.