Виктория Полечева - Рассказы из шкафа

Мотя всхлипнула раз другой, а там и успокоилась. Только вот на душе пусто-пусто стало. Вернулась к пациенту и долго-долго читала его историю болезни, смотрела на него, разговаривала, хоть он ее и не слышал. Больно стало Моте. Больно и так совестно, что с самого утра собралась она, да пошла документы подавать на перевод.

Встретились Матильда Алексеевна и Степан Петрович через двадцать лет на большой конференции. Попили вместе кофе, поболтали. Степан Петрович уж старым стал, приходил послушать, как его аспиранты доклады обкатывают. А Мотя в председателях сидела, как ведущий сосудистый хирург. Смотрела она на Сергея Петровича, да со смехом рассказывала, как решила тогда, что жизнь ее кончена, и не найдет она в жизни места. А Степан Петрович любовался Мотей и ужасно гордился. Все-таки, не зря он ее с отделения выгнал. Не зря.

Первый в последние дни слишком часто роняет еду на пол, а Второй тащит из гаража всякий хлам. Я знаю, к чему это и тоже волнуюсь. К нам возвращается Третий.

Теперь я постоянно замираю у двери, все жду, когда она отворится, и Третий кинется меня обнимать. Я помню его запах, помню, какой он ласковый. А Первый и Второй иногда удивляются, откуда у собаки такая память. Но я люблю Третьего, как я могу его забыть?

Наконец-то этот день настает. Первый не выходит из кухни несколько часов, я постоянно бегаю туда подбирать кусочки, а потом возвращаюсь обратно к двери. Ждать Третьего. Второй ушел давно, наверное, моет машину, чтобы Третий увидел, что у нас все хорошо.

Я слышу, как Первый звонит Третьему. Все время спрашивает, какую он станцию проехал, как будто от этих вопросов поезд будет идти быстрее.

К вечеру и Первый уходит из дома, я остаюсь одна. В темноте. Мне порой страшно так долго ждать, но так даже лучше. Когда тебе одиноко, вокруг нет света, а потом вдруг распахиваются двери. И сразу становится хорошо.

Я слышу, как звенят ключи, как радостно переговариваются Третий и Второй, и не могу усидеть на месте. Я прыгаю на дверь, зная, что за ней все мои любимые люди.

– Фрося! – Третий первым вваливается в коридор, и хватает меня на руки. Я лижу его лицо, руки, покрытую снегом куртку. И визжу от счастья, как глупые щенок.

Уже потом, когда вся семья сидит за столом, я замечаю, что Третий начал меняться. Он становится больше похожим на Второго, а Второй очень большой человек. Я не хочу, чтобы у Третьего появлялся такой же живот, тогда ему неудобно будет брать меня на руки.

К ночи все затихает. Я прокрадываюсь в комнату Третьего и осторожно забираюсь на его кровать. Я знаю, что с утра Первый будет кричать, что мне нельзя спать на постели, а Третий будет говорить, что не заметил, как я пришла. Но он заметил, он всегда замечает. Засыпая, я чувствую, как он чешет меня за ухом.

На следующий день Третий сбегает повидаться с друзьями. Второй обнимает печального Первого за плечи, а тот тихо шепчет: «Всего на три денечка приехал, и снова его дома нет. Я ведь его так ждала…»

– Ну, ну, – отвечает Второй и целует Первого в макушку. – Он ведь уже совсем взрослый. Ему учиться надо. Да и по друзьям скучает, сама знаешь.

Второй вздыхает так горько, что я начинаю выть.

Вечером мне везет. Третий берет меня на прогулку. Мы уходим далеко-далеко от дома, но Третий почему-то не такой веселый, как всегда. Он лепит снежки и кидается ими в двери гаражей.

Я устаю и начинаю упрямиться. Третий берет меня на руки и несет до самого дома. Я тяжелая, и шерсть моя, вся мокрая от снега, сейчас неприятно пахнет. Но Третьему все равно. Кажется, ему даже нравится.

Дома Первый громко кричит на Третьего, что он с Фросей, то есть со мной, проводит больше времени, чем с родителями. Третий тоже злится и кричит. Второй пытается их образумить, но ему достается вдвойне. Я долго смотрю на Третьего. Неужели он не понимает, что Первый ругается только потому, что ему обидно? Первый очень скучает. Второй переносит разлуку с Третьим легче, ну, или все прячет в себе. А вот Первый пересматривает старые фотографии, звонит Третьему по тысяче раз за день, а иногда начинает ругать Второго за то, что он отпустил Третьего так далеко учиться.

Я иду спать на балкон. Мне неспокойно. Елка уже стоит, а в холодильнике до ужаса много вкусностей. Это значит, что праздник страшных хлопушек уже завтра. А вся семья друг на друга злится. Так бывает. Это все из-за того, что они друг друга очень любят.

На следующий день Третий забирает меня и утаскивает в свою комнату. Мы садимся, как всегда, на пол под его столом.

– Фрося, – Третий обнимает меня и зарывается лицом в шерсть. Я чувствую, что ему больно. Но все, что я могу – это сунуть нос ему в ухо. – Фрося, – снова шепчет Третий. – Я и не думал никогда, что будет так тяжело. Каждый раз, когда уезжаю из дома, кажется, что это навсегда. Что я не вернусь больше, понимаешь? Что не увижу ни улицы нашей, ни квартиры, – Третий громко всхлипывает. Он так делал, когда был совсем маленьким. Мне вдруг кажется, что маленький Третий и правда сидит внутри большого, и ему одиноко там, грустно. Я ставлю лапы на грудь большому Третьему, пытаясь достучаться до маленького. – И маму с папой я больше никогда не увижу, Фрось. – Лицо Третьего намокло, мне неприятно, но я терплю. Я лижу его нос, он соленый. – Мне очень тяжело там без них. Очень тяжело. И вроде бы сейчас началась жизнь очень интересная, мне вообще некогда расслабляться, но иногда по вечерам грустно становится. И та-а-а-ак домой тянет, Фрось. Ты себе просто не представляешь. – Я представляю, Третий. Нас всех такими вечерами тоже очень тянет к тебе. Разве ты не чувствуешь? – А сейчас… Чем дольше я времени с ними провожу, тем я больше буду скучать. И тем тяжелее будет снова уезжать из дома. Понимаешь?

Глупенький Третий. Ты все равно будешь скучать. Даже когда уедешь насовсем.

– Ладно, Фрось, – Третий чуть отталкивает меня, и я понимаю, что большой Третий снова взял верх над маленьким. – Пойду, скажу маме.

Третий выходит в коридор и объявляет, что хочет встречать праздник страшных хлопушек с друзьями. Первый шепчет:

– То есть не дома?..

– То есть не дома, – повторяет Третий и решительно хлопает входной дверью.

Первый открывает холодильник и сквозь слезы спрашивает Второго:

– А для кого я тогда все это?..

Второй что-то бухтит и уходит к телевизору. Но я вижу, что он его не смотрит. Он рассматривает фотографию, которая стоит на полке. На ней маленький Третий на красном велосипеде. Второму тоже очень больно.

Мне не нравится, как все у нас изменилось. Когда я была маленькой, за мной пришел Первый. Он принес меня домой, где нас уже ждал Второй. А потом по громкому визгу я поняла, что в доме есть Третий. У нас все было хорошо очень много лет. Днем все уходили, а вечером всегда возвращались. И у нас были самые лучшие вечера на свете.