Виктория Полечева - Рассказы из шкафа

– Нет-нет, ты не сравнивай! Мы по-другому разные, не как они. А они глупые, а не разные. Вот они какие, – Степан Петрович шляпу натянул, да снова к яблоням пошел – надо же Полинке на сушку насобирать.

Через пару недель Степан Петрович не выдержал, снова к дочке в гости собрался. Фиму вновь застал у нее. Да только вид у парнишки очень измотанный был, будто бежал от самой остановки, что за два квартала от Полинкиной квартиры стояла.

Степан Петрович дождался пока Полинка на балкон выйдет, да Фиму к себе и притянул.

– Тимофей, ты, я вижу, парень толковый… Ты мне скажи, будет Полинка с тобой счастлива, а? Ты чего это жениться-то на ней удумал? Вы же разные. Раз-ны-е.

Парнишка вытянулся, оттого стал еще больше походить на розовощекого червя, и обиженно затараторил:

– А вы, Степан Петрович, не стойте на пути любви! В груди моей жар, а в мыслях только Полечка! Уж дороже ее и на целом свете нет! Красивее ее девушек я никогда не видел, понятно вам? Она умная, нежная, а волосы у нее какие! Как сено на закатном солнце, вот какие! А улыбка ее – два ряда жемчугов!.. А руки ее…

– Ну-ну, не горячись. – Степан Петрович, ошарашенный, отступил к раковине. И глаза у женишка так и блещут. Может, и правда любовь такая сильная?

А Полинка зашла, телефон к груди прижимает, да глупо улыбается. Услышала, наверное, Фимины слова. Обрадовалась.

Степан Петрович от дочки уехал, а на сердце все равно беспокойно. Пусть горячится Фима, пусть словами красивыми сыпет, да только не пара он для его Полечки. Не пара.

А через месяц звонок. Полька огорошила. Так, мол, и так. Расстались. Теперь другой у нее появился. Даней зовут. Степан Петрович – сразу в город сорвался. А Сашка смеялась над ним, да все просила дочку в покое оставить.

Даня оказался сердитым на вид, широкоплечим. А еще, кажется, туповатым. На все вопросы сухо отвечал, на Полинку даже не смотрел, хмурился.

Степан Петрович всю ночь уснуть не мог: перед собой видел горящие Фимины глаза. Пусть худой, пусть ролики не любит. За то Полинку любит по-настоящему.

На следующий день разыскал Степан Петрович Фиму в университете, благо, фамилию запомнил, да покаяться решил. Шагнул к нему, руку протянул и говорит:

– Фима! Ты прости меня, пожалуйста! Это я Полинку тебя бросить подговорил. Все на мозги ей капал. Не такой, не такой, вот она и поддалась… А сейчас приехал, а у нее дома страшилище… Нелюдимый какой-то парень, да и вообще на обезьяну похож. Возвращайся, Фим!

Фима улыбнулся так ласково, не дрожал больше почему-то. Руку протянул, конечно, пожал. Но головой покачал отрицательно:

– Эх, Степан Петрович, вы что, Полинку не знаете? Она же всегда все по-своему делает. Тут дело в другом. Не был я никогда Полинкиным женихом, вот как.

Степан Петрович опешил. Макушку почесал.

– Да вы не удивляйтесь так. Ей же все хотелось вас порадовать. А Даня он… – Фима поджал губы. – Фитнес-тренер, без высшего. Читает чуть ли не по слогам, мда… Да и семьи хорошей нет. Детдомовский он тоже. – Фима пожал плечами. – Но главное, что Полинку любит. И она его, очень-очень. Все по телефону с ним трещала, когда вы у нее гостили. Вы уж на них не сердитесь. Поля думала, что после меня Даня вам покажется завидным женихом…

– А как же это, Фима?.. – Степан Петрович потер лоб. – А волосы там как закат, а глаза горящие… Неужели ты ее не любишь совсем?

– Ой, Степан Петрович, как друга-то, конечно люблю. Мы с ней с первого курса в театральный кружок вместе ходили. Вот она меня, – Фима развел руками, – И привлекла.

Степан Петрович вернулся на дочкину квартиру и рассеянно осмотрел коридор. Ролики – одни Полинкины, а другие – мужские, большие. Куча обуви, и зимней и летней. И, что самое главное, тоже мужской.

Степан Петрович зашел на кухню и уселся рядом с будущим зятем.

– Так. Ты, значит, живешь здесь?

– Живу.

Прямо ответил, без обиняков. И в глаза прямо посмотрел. Не боится.

– И сколько?

– Полтора года уже. – Даня отломил огромный кусок батона и макнул его в банку яблочного варенья. – Выгонять будете?

– Так ты, значит, на Полинке моей жениться собрался?

– Собрался. И женюсь, – Даня с причмокиванием облизал пальцы, по которым стекало варенье. Специально, что ли, бесил?

Степан Петрович закрыл лицо руками. Сдавленно спросил.

– А Полинку мою хоть любишь?

– Люблю.

Твердо сказал. Уверенно.

– Докажи. – Степан Петрович усмехнулся. – Вот на что ее волосы похожи?

– На волосы, – Даня приподнял бровь. – А что?

– Нет, ты не понял меня, – Степан Петрович сжал кулаки под столом. – Какие они?

Даня улыбнулся. Глупо так, по-детски. Лицо его преобразилось, мягче стало.

– Родные.

Степан Петрович усмехнулся, но подумал, что так и есть. Родные, пожалуй, лучший эпитет, который можно было подобрать.

– Хорошо. А улыбка ее какая?

Даня лапищу свою к груди прижал. Заморгал быстро.

– Теплая.

Степан Петрович встал со стула, отломил и себе батона, да и пошел на остановку. Тут дальше сами разберутся. Разные, не разные. Главное, что друг друга любят.

…"Дура,

плакса,

вытри!" —

я встал,

шатаясь, полез через ноты,

сгибающиеся под ужасом пюпитры,

зачем-то крикнул:

"Боже!",

бросился на деревянную шею:

"Знаете что, скрипка?

Мы ужасно похожи:

я вот тоже

ору —

а доказать ничего не умею!"

Музыканты смеются:

"Влип как!

Пришел к деревянной невесте!

Голова!"

А мне – наплевать!

Я – хороший.

"Знаете что, скрипка?

Давайте —

будем жить вместе!

А?" – мягко закончила Нина. Она стояла на сцене, разгоряченная и счастливая. Грудь ее взволнованно поднималась, щеки пылали, взгляд, полный звезд уперся в темный потолок актового зала. Ей аплодировали, долго и протяжно. Читать Маяковского так, как читала она, не дано было никому. Казалось, она через года протянула руку к почившему поэту, и он крепко ухватился за нее, вернулся в мир говорить устами юной девушки то, что не успел сказать при жизни.

Нина любила Маяковского больше жизни. А еще она любила Вадика. Он сидел в первом ряду, нахально щурясь и улыбаясь ей.

– Вроде, неплохая Нинка, да? – шепнул он другу, сидевшему рядом.

Толик не ответил. Он аплодировал с такой силой, что отнимались ладони. Звенящий голос Нины проникал в самое его сердце, прочно занимая там место на долгие годы.

– Э, Толик, ты че, – Вадик недовольно ткнул друга под ребро, когда тот подскочил на ноги.

Вадик сам подал руку Нине, сходящей со сцены, и провел к ее месту.

– Ты че на нее так смотришь, Толик, я не понял? – настойчиво повторил Вадик.

– Уже и посмотреть нельзя? – Толик еще раз тоскливо обернулся в Нинину сторону, но, встретив гневный взгляд друга, нахмурился. – Нина-то тебе зачем? Ну, готовит она тебя к экзаменам, за тебя все решает. Но в другом смысле она же тебе не нужна.