Андрей Стрельцов - Несколько дней из жизни следователя. Осень

Я вышла со двора на улицу и пошла вдоль дома, за которым уже была автобусная остановка. В доме был продуктовый магазин, и на его крыльце стояли двое парней, посасывая пиво. Я даже облизнулась мысленно. Молодцы – с утра выпил, и весь день свободен! Один что-то оживленно доказывал другому: «Да у меня в войну там бабка родная погибла! Вернее без вести пропала». «Да тебе сколько лет-то?» – это другой спрашивает. «Да она как отца родила в восемнадцать – сразу его своим родителям отдала и на фронт попросилась. Она уже до этого в каком-то диверсионном отряде служила. Ну их и забросили летом сорок второго на Кавказ, как раз перед приходом немцев или как раз во время… Туда семнадцатая немецкая армия рвалась. Перевалы что ли они там какие-то должны были удерживать». Ну, да – «Первый отряд» буквально, подумала я, проходя мимо. А потом еще и умилилась – какое поразительное для наших времен и ихнего поколения знание истории: «семнадцатая армия…» Если не четвертая танковая, кстати… Смотря о каких местах речь шла – четвертая, вроде, по побережью наступала.

То, что здесь ходят только «городские» автобусы, то есть только муниципальные железные желтые гробы на колесах, я, конечно, знала, но как-то не восприняла это за какую-нибудь проблему. Зря. Простояв минут двадцать на остановке, я стала думать, что надо было все-таки идти пешком. Да и наличие народу на остановке, когда я подошла, меня обмануло. Я подумала: значит, последний автобус был давно, и скоро придет следующий. Как бы ни так… Последний-то, может быть, и был уже достаточно давно, но это не означало ничего насчет следующего. Да и народ в основном толпился, подходя и уходя, у киоска на этой остановке. Я сначала прохаживалась туда-сюда в нескольких метрах от этого самого киоска, по другую сторону от которого была сама остановка с навесом. Потом успела изучить уже весь ассортимент киоска и даже стала приглядываться к витрине с пивом, перебирая в кармане мелочь. Вчера в магазине, еще в городе, тридцать рублей сдачи мне сдали пятирублевыми монетами, так что меня прямо-таки перевешивало на одну сторону. Надо было поровну разложить их по двум карманам. Народ на остановке – в основном пенсионеры – возмущался отсутствием транспорта. Видать, он запаздывал сверх обычного…

Хотя и не одни пенсионеры тут наблюдались. У киоска терлась компания трех алкашей – мужиков лет пятидесяти. Казалось, они не могут вспомнить, зачем они тут, так как пялились они все в витрину, но трепались совершенно не о том. «Так вот они полвека не виделись, а потом этот друг его появляется и говорит, мол, ты, что, мол, делаешь! – она же посланник темных, ей не ты нужен, а дверь!» «Какая дверь?» – вопросил второй алкаш, помотав головой. «Ну, он же дверь в Шамбалу стерег!» – авторитетно пояснил третий, – «А никак нельзя было, чтобы темные через нее проходили». «Почему?» – это снова второй, – «Пусть проходят – если это темные, они там и сгорят сразу же!». «Сам ты темный!» – возразил первый, – «Там заклятие такое было, что темным – нельзя!» «Пипец!» – подумала я. «А этот друг его и говорит» – снова первый, – «Я ее в тот раз убил, когда мы досюда дошли, я ее и теперь убью – она одна и та же… Ну, тут он и вспылил, конечно – он-то не знал, что это друг его тогда постарался, он-то думал, она сама гробанулась…» Тут подкатил-таки большой желто-ржавый автобус, и я не без сожаления полезла в него. Алкаши, похоже, относились раньше к советской интеллигенции, и первый пересказывал какую-то четвертесортную фэнтэзи.

В автобусе мне даже удалось усесться к окну. Народу, на удивление, в салоне было не много, но прямо за мной оказались две тетки, обсуждавшие, наверное, уже всю дорогу, какой-то сериал. «…а в той серии что было? Я тогда так и не поглядела…» «Там они на курорт горнолыжный поехали, только у них все снова стало налаживаться, она Николаса стала забывать… И тут ему такой сон приснился в гостинице, что она под лавину попадает и задыхается там – прямо показали это, так жутко… Вот и после этого он ее никуда не стал отпускать на лыжах кататься, а она, конечно, психовать стала. Ну и он подстроил так, что она упала и подвернула ногу, и тогда он ее обратно в город отправляет. А она-то еще больше взбеленилась – у нее там уже интрижка наклевывалась с инструктором одним…» – «А Френсис сам остался, что ли?» – «Да, у него там какие-то еще старые дела всплыли, еще с тех времен, когда он в тех местах служил». – «И она, что – поехала?» – «Ну, да. Ей все равно пока только на костылях можно было…» – «И, что – она спокойно его оставила там, на курорте?» – «Да нет, она у него карточку кредитную стащила в последний момент, да еще вместе с бумажником, а там у него были какие-то документы что ли… как раз по тому делу, из-за чего он остался…» – «Ну, и?..» – «Так он потом локти-то и кусал – думал, потерял все это, а там с него эти документы уже трясти стали прежние его дружки… там они партизаны какие-то или мафиози». – «Он, что, так и не узнал, что это – она?» – «Ну, потом она сказала – случайно, мол, прихватила, не заметила!» – «Молодец, девка!»

Нет, полезно бывает, вот так вот, среди простонародья потереться – понимаешь, что еще не все потеряно, что та полоса была еще светлая…

Минут еще двадцать дребезжания и подпрыгивания на ухабах заняла дорога. Оказалось, к подъемнику ехала я одна. Кажется, это была конечная, и кроме меня в автобусе больше никого не осталось, кроме тетки-кодукторши. Подъемник работал, я купила билет и встала в очередь. Передо мною было человек пять, кажется одна кампания. Три женщины и двое мужиков средних лет, где-то за сорок всем. Уже веселые, ржут как кони. Я осмотрелась – на площадке рядом несколько иномарок, наверное, я одна приехала сюда на общественном транспорте. То, что это бросается в глаза, я поняла, когда один из мужиков, оглянувшись, заметил меня. Потом он быстро осмотрел машины, вернул взгляд на меня, и я прочитала в нем искреннее недоумение: мол, откуда ты взялась, родная? Взгляд его на мне задерживался, и я спросила мысленно: «Ну, чё пялишься? Вон, у вас своего добра навалом! На малолеток потянуло?» Хотя выглядела я, наверное, забавно: куртка не-пойми-какая, бесформенная, называвшаяся когда-то спортивной, джинсы, кроссовки, маникюра и косметики – ноль. Я упорно пялилась в небо, он отвернулся, поправив в левом ухе наушник. Тут я поняла, откуда мне слышалась музыка – настолько тихо, что я думала, мне кажется. Поправляя наушник, он его слегка вытащил, и до меня донеслось: «…в своем стака-ане совсем один…». Боже мой! Да-да: Варум, «Человек-свисток»… Кажется, первая ее песенка. У них, что ретро-вечеринка на горе намечается?

Пропустив после компании сиденья три, я поехала. Впереди глядеть было не на что – крутой склон, пожухшая трава – и я вертела головой направо-налево, оборачивалась назад, чуть не с ногами забираясь на сиденье. Канатка ползла медленно, и я любила эти моменты, когда уменьшаются, становясь игрушечно-пряничными, домики внизу, расступаются ближайшие склоны, звуки – которых тут и так мало – затихают… Кстати! Радио у них не орет отчего-то сегодня на каждой опоре. Как, блин, хорошо-то! Держась за палку, которой сиденье цепляется за трос, я, сидя в пол-оборота, смотрела вниз и назад. Горы, полностью поросшие елями, торчавшие до этого над зданием канатной станции, закрывая – ну, не полнеба, конечно – понижались, а за ними вставали новые, повыше, а за ними – еще, и так в несколько рядов до горизонта, теряясь в дымке уже очень-очень далеко… Поселок стал как на ладони, даже не игрушечный, а уже как нарисованный на картинке в книжке. Башня на дальнем его краю – что-то промышленное – вблизи огромная, с нормальный шестнадцатиэтажный дом, теперь смотрелась миниатюрной такой спичечкой… Ну, пусть не спичечкой, ну с мой мизинец. С погодой мне тоже, кажется, повезло – на склоне, по крайней мере, ветра не было, и облака только изредка наползали на солнце. Так – любуясь пейзажами, довольная, в общем-то, не пойми чем – я доехала до вершины. Слезла и пошла бесцельно бродить вокруг. Народу было мало – сезон, слава богу, еще не начался. Снега здесь, наверху тоже почти не было, хотя по склонам от вершины уже начинали тянуться белые языки. Чуть спустившись, я дошла до полосы снега, легшей в небольшом распадке. Попробовала носком – вроде, твердый. Наступила и провалилась – нет, не эльф я, все-таки… Чертовски жаль. Опустилась на корточки, сгребла снежок, скатала, размахнувшись, бросила – куда глаза глядят. Растерла на ладонях остатки ледяных крупинок, провела по лбу… Хорошо. Не спускалась бы отсюда. Не хочу я вниз, нечего там делать. Тут вспомнилось из второй части «Брата»: «Что я там буду делать? – А тут ты что делаешь?» Хороший момент. Дальше мысли потекли уже сами… Представилось, что работаю я тут на станции канатной дороги, рычаги какие-нибудь переключаю, или что там у них есть… Живу в какой-нибудь пещере – плевать, что тут нет пещер… И тут мне стукнуло: пещера – чародей – девочка… Блин! Вот ведь нездоровое воображение! Но ведь как забавно совпало… Прям про меня почти что сказочка была… Осталось чародея найти – старого-старого – и в ученицы к нему набиться. Интересно, каков обряд посвящения в ученицы чародеев? М-да… И тут меня стукнуло второй раз, и как-то мне жутковато даже стало. Я вспомнила другие подслушанные мною краем уха разговоры по дороге сюда. Про чью-то бабку в горах сгинувшую по молодости лет. Ну, это понятно, был Кавказ. Про Шамбалу – тоже по слухам горная страна. И кого-то там мочканули аж два раза. Потом – про горнолыжницу эту неудавшуюся из сериала, которой ногу-то поломали, чтобы она с инструкторами местными не мутила. Или с чародеями?.. Это я уже сама додумала. Забавно – как-будто слышала одну какую-то историю из разных совершенно источников… Никогда такого не замечала. Историю в переложении разных людей, показанную обрывками и с разных сторон, но одну историю-то! Блин, почти евангелие какое-то… Прости, господи…