Эна Трамп - Возвращение Робин Гуда

– …Ты что, Пустякову денег дала?..

– А что? – сказала я. – Нельзя было?

– Почему, – Вася пожал плечами. – Это твое дело.

– Я же в него влюбилась, – сказала я. – Почему бы мне не дать ему денег? Вот и Дайка так считает. «Что, понравились?» – процитировала я. – «Правильно, они хорошие ребята».

– При чем тут Дайка?..

– А что, – сказала я, – Дайка – это святое? Я просто ей тоже денег дала. То есть, не ей, а этим ее друзьям, я не помню, как их звать…

Вася перевернулся на камне и уставился на меня:

– Ты гонишь, – убежденно сказал он.

– Зуб даю! – Я дала Васе зуб. – В натуре – спроси у нее!

– Вовке с Джоном?.. Они же уехали до тебя еще!

– И как, ты думаешь, они уехали? – поинтересовалась я. – Они тебе не жаловались, что у них денег нету, чтоб уехать?

– Что – тебе они жаловались?

– Нет, – сказала я. – Они друг другу жаловались. А я рядом стояла. Все это в Ялте было. Я только приехала, у меня денег было – завались. Я им дала денег, и они так стали радоваться, Володя меня просто всю расцеловал. И приглашать меня в Симеиз. Они, видимо, вспомнили про остальных, кто без денег сидит. Но я тогда не собиралась в Симеиз, – сказала я. – Хоть они меня так уговаривали, что пришлось им пообещать. Я собиралась жить у Сергея, – сказала я. – Но с Сергеем ничего не вышло, потому что я тогда уже познакомилась с Игорьком и Александром, и когда я у него спросила, где мы можем встать с палаткой, чтоб ему не мешать, то он меня так далеко завел, что когда мы с ним вернулись, то Игорек с Александром думали, что мы уже не вернемся…

– Ну и сидели бы у своего Сергея, – сказал Вася. – Кому вы тут нужны!

Он встал. Присел, и, по камню, сполз в воду. Потом поплыл. Он никогда далеко не заплывал – а говорил при этом, что он рыба. На этот раз он остановился у Никовского камня, и там стал дразниться с Никовскими девочками. Я смотрела на него, потом я легла.

Вася вернулся. Он вылез на камень и выжал волосы.

– …Вася, – сказала я. – Ты не обижайся. В следующий раз я тебе тоже денег дам. Я тебя тоже люблю.

– Да пошла ты к черту со своими деньгами! – сказал Вася.

Детский акцент был на месте. Вася лег. И закрыл глаза. Его лицо, будто бы любовно выведенное девятиклассницей на полях черновика контрольной работы, было обращено к небу. Он вдруг открыл глаза.

– Вы все такие! – сказал он. – Вам это все как… как матрешки для буржуев. Вы потом приедете, оденетесь в цивильные шмотки, пойдете в ресторан… и будете смеяться над всем этим. Правильно, что Пустяков на вас всех срать хотел. Я бы тоже так хотел. Только у меня ничего не получится. Я всегда буду за вами бегать.

– …Вася, – сказала я. – Ну что ты несешь? Какой ресторан?.. И кто – все? Ну вот Дайка, например – разве она такая?

– Дайка не такая, – сказал Вася. Потом он сказал: – …Дайка мне никогда не нравилась. – Ну, Алена, – сказала я. – Разве она такая?..

– Алена… – сказал Вася. – Алена, конечно, умная девчонка, – сказал он убежденно. – И красивая. Но кто я для нее? Бабник, – сказал он. – Просто бабник, козел и шизофреник. А она из хорошей семьи, она пишет стихи… Ей совсем другое нужно. Просто она это пока еще не понимает…

– Ну вот, – сказала я. – Пошла старая песня.

– …А может быть, из меня тоже что-нибудь вышло бы, – сказал Вася. Он сел. – У меня в детстве знаешь какие способности были! – сказал он. С детским акцентом. – Может все было бы по другому! – сказал он с жаром. Он смотрел на меня. – Вот если бы Анька была моя девчонка!..

– На очереди была Анька, – сказала я.

– Она не на очереди, – сказал Вася. Он лег и закрыл глаза. Потом он их открыл. – Я таких, как она, вообще видел… два раза, может. В жизни.

– Тебе повезло, – сказала я. – Я вот, например, никакой Аньки не знаю.

– Не знаешь? – Вася повернул голову ко мне. – Она девчонка Пустякова.

Они спустились к нам ночью – Вася и Алена. А мы как раз пили «Настойку горькую» – вот приятное разнообразие, не одной «Гуцульской» жив человек! Мы: я, Игорек, Александр, и поклонница, и еще подружка поклонницы. Они с подружкой отдыхали в Ялте, и появились еще даже до меня в кругу слушающих Александра, и давно уже познакомились, – но в Симеиз рискнули сопроводить нас первый раз. Мы с Игорьком хихикали всю дорогу в автобусе, представляя, как эти две дамочки будут спускаться по камням в темноте на своих каблуках – но ничего, обошлось. Поклонница с Александром спустились даже раньше нас; может быть, он даже снес ее на руках. Поклонница была худенькая. Ей было всего восемнадцать лет, и лицо у нее было как ситчик в горошку, но миленькое. Теперь она хотела, чтоб мы пели. (Не то с подружкой: она, по-моему, к этому моменту уже ничего не хотела. По-моему, она рассчитывала на Игорька, и, по-моему, ей уже стало ясно, что расчет не оправдался. Она зависла еще на спуске, и только воспоминание о том, как я сама здесь блуждала поначалу, заставило меня оказать ей поддержку. «Давай руку», – ободряюще говорила я, и бралась за нащупывавшие меня в темноте неправдоподобно длинные ногти.) Однако Александр не мог петь. Он даже говорить не мог. Он опять сорвал голос. Он занимался тем, чем мог – в темноте. Так что петь пришлось мне.

Я сказала Игорьку: «Давай», – и мы запели «Сингингай». Трах-тарарах! – посередине песни кто-то обрушился на нас сверху, от Ника, и на суровое Александровово «Кто там?!» последовал скромный ответ: «Сторож». Мы чуть не умерли от счастья. Мы, конечно, дали ему выпить. Он поблагодарил и притих – это напоминало добрые времена, когда еще Ирина была с нами, Ирина, которая пела «Джорджи Браун» и «Ночь в Тунисе». Я, конечно, не могла ее заменить. Но кое-что я все-таки могла; и мы с Игорьком, славно сработавшиеся за это время, грянули «Джинсы клеш», а потом «Уеду к морю». А потом «Брайан О’Линн», а потом «Таракан боится смерти», а потом оказалось, что тут уже Вася с Аленой! Это уже просто становилось каким-то банкетом!.. Вася сел рядом со мной, и попросил что-нибудь из Умки, но мне нужна была передышка, «Таракан» уже был сверх моих возможностей. Поэтому я сунула Васе дошедшую до меня бутылку, а гитару сунула Александру, невзирая на его протесты, а себе взяла сигарету, а Александр наконец заиграл, Игорек вступил, получилось красиво, хоть и не громко, а Вася тоже попросил сигарету, потом зажег спичку, и мы прикурили по очереди.

– Они уехали, – сказал Вася мне. – Я их на дороге встретил, и проводил до станции.

– Кто?..

– Пустяков с Анькой.

НИКОГДА БОЛЬШЕ

Ничего не хотелось. Спать очень хотелось. Перепила я. «Гуцульская»… Какая «Гуцульская», это «Настойка горькая». Ну и что. Все равно, слишком. А что, заснуть на камне, слабо? Запросто. Только скачусь к хреням в море. Вон оно какое. Золотистое…

Все мерцает. Только это не море мерцает. Это я мерцаю, у меня мерцает, от «Гуцульской». Во, ни фига себе, дура пьяная, а соображаю. И сигарет не забыла. Молодец! Может сказать чего-нибудь?