Эна Трамп - Возвращение Робин Гуда

– Я сейчас переоденусь!

Она убежала в комнату, где он спал. Он остался сидеть на том же месте, перед разоренным столом с пустой сковородкой и перемазанными в варенье ложками. Она вышла через минуту, одергивая зеленую юбку клеш. Над юбкой высилась белая уродливая блузка с кружевами. У Бэлки был большой рот, плоский нос, широкие плечи, – неожиданно очень маленькая грудь, что как раз подчеркивала эта блузка. Мясистые бедра; уже! – животик… А ноги хоть куда. Как раз начиная оттуда, откуда эта юбка открывала – мускулистые, загорелые. С круглыми коленями, ловко вписанными в общий силуэт.

Он не двинулся с места.

– Поздно уже.

Бэлка все так стояла. Потянув шею, он кинул мимо нее взгляд на часы. – Двенадцать уже, – заметил он.

Было без двадцати двенадцать.

Бэлкин взгляд стал выражать укоризну. Наконец она нетерпеливо заерзала:

– Ну, пойдем?

Он поднял руки, сжатые в кулаки, и сполз на стуле до полулежа: – Ты просто неистовая, Бэлка, – сказал он. – Ты же каждый день на работу ходишь… в контору свою… да?

По лицу Бэлкиному было видно: втыкайте в нее ножи, она не проронит звука. – Эй, – сказал он, – я не пойду. Я спать хочу.

– Ты же только что спал, – сказала Бэлка минуту спустя. – Я еще хочу.

Он встал. – Дай подушку. Одеяла можешь не давать, жарко.

– Ладно, – сказала она. Она два раза пожала плечами. – Я пошла. Как хочешь. – Она была зла не на шутку.

– Привет Саймону. – Если придет твоя мать, что ей сказать? Я имею в виду – где ты?

– Что хочешь. – Бэлка широким шагом вышла в прихожую. Повозилась там пять минут.

Грохнула дверь.

Он остался стоять. Где-то в доме часы пробили двенадцать.

Стряхнув оцепенение, он подошел к телевизору и включил его.

Старуха лежала на крыльце с таким видом, словно вышла и растянулась на ступеньках с переломом шейки бедра. Или инсульт. Если бы еще при этом не ела вишни, сплевывая в бумажный кулек. Он долго смотрел на нее сквозь калитку. А она на него. Наконец он протянул руку и постучал. Тогда она поднялась и заковыляла открывать.

– Здравствуйте..?

– Вы к кому? – Она поправилась: – Ко мне?

– Я Николай… Максимович. Сын вашего племянника. – Так как она молчала и не подтверждала его слов, он продолжал: – Вам помочь не нужно?

– Это он те прислал? – наконец разомкнула тонкие губы. – Я ему не звонила, – удостоверяя тем, что она названная, искомая. – …Я правда Николай. Вот паспорт.

– Нет, зачем же. – Она отступила от калитки, пропуская его в садик. – Закрой на тот. Верхний. Вишни соберешь?

– Конечно! – Он не ожидал, что так быстро. Судя по тому, что знал о ней, – жениха убили на войне, на фотографиях стоял изумительной красоты мальчик с губами, произносящими «изюм» – это была она. От жениха ничего не осталось. Жила тем, что сдавала полдома, оставшиеся от рано погибшей сестры, но последние арендаторы здорово напакостили ей: чуть ли не склад ворованного устроили,.. – сопротивление должно быть более упорным. Нет так нет, повернуться и уйти… – Давайте ведро. Или куда?

– Нет, так не делается. Сначала поешь… – Она задумалась. – Или потом?.. У меня, честно сказать, ничего не готово. – Он следовал за ней по сдавленной грядками бетонной дорожке. Она вдруг встала. – А у тебя это… на щеке. Или показалось? – Сдвинув очки на нос, она впилась в него. – Не обращайте внимания, – сказал он бодро. – Ошибки молодости.

Через два часа он добрался до самых верхушек, сам удивляясь, почему не обламываются под ним эти тонкие, с палец, сучонки, в которые упирались его башмаки, и он не летит вниз с привязанным на поясе ведром. Но раз нет, то следовало подтянуться еще на полметра; зацепить пальцами (здесь, наверху, они висели гроздьями, как виноград) – и вот по-паучьи переползут с вишен на саму ветку, которая тянет за собой другую ветку, – и до тех пор, пока те последние, огромные, как волейбольные мячи, висящие в пасмурном небе, снизу казавшиеся достижимыми лишь для птиц, не окажутся у лица. Их он съел. Теперь оставалось только спускаться, – вишня была пуста. Из молодечества он обобрал все до косточки; ягоды перезрели: кроме самых верхних, величиной с голубиное яйцо, были черные, мелкие, – а некоторые сморщились и засохли прямо на черенке. Вместо полутора ведер урожая могло быть два. Некого было припахать? Он пошел сдавать работу, мурлыча под нос: «Ура, ура, ура, / Донцы песни поют, / Через речку Вислу / На кониках плывут!» Их бин Вера. Она пришла и встала перед деревом. Сняв очки и щурясь, поглядела на ветки в ослепительно сером небе, промолчала, что он принял за похвалу. Надела очки и кивнула на ведра:

– Заберешь?

– Куда? – Он испугался. – Побойтесь… тетя Вера!

– Куда? – Она озадачилась. – Максиму… Он все так и живет? Без жены?

– Без…

– Мне тоже их некуда. Сахара нет. – Глядя на него, она пошептала что-то беззвучно. – …Спешишь?

– Нет.

– Я говорю, может останешься? Свезешь мне их утром на базар. – Он лежал на диване в той нежилой половине, переваривая жирные драники со сметаной – Вера расстаралась: для себя она готовила мало (или вовсе ходила в столовую, где ей отваливала даровую порцию на раздаче стоявшая бывшая ученица, тоже теперь старуха (и посуду мыть не надо)). Мебели почти не было. Как раз столько, сколько он оставил бы себе. Телевизора не было; то есть был в ее комнате, черно-белый, – но он не стал набиваться в компанию. В доме были ставни, и он не поленился выйти на улицу их закрыть, и, с закрытыми ставнями, курил, стряхивая пепел в жестянку на полу (она боялась пожара. Как-то они все-таки это уладили) и почитывая детектив, взятый, с ее разрешения, в ломившемся от них комоде:

«Милиционер курил. Он приоткрыл окно и время от времени стряхивал туда пепел. – Ну я им устрою, – сказал он вдруг громко.

– Ка-злы. Пидара вонючие. Ничего, я номера запомнил. Передам по трассе. Заебутся пыль глотать.

Она помолчала. – А ну, – сказала она. – Потише, ты, там!

– Я, что ли?.. – изумился он.

– А что ли, я? Хамло, деревенщина, ты с кем рядом сидишь.

– Я извиняюсь, – покладисто согласился он. Некоторое время он молчал, то и дело поглядывая на нее. – Далеко едем? – спросил он наконец.

– Ты – до поста.

– А чего ты такая злая? – Он подождал. – А?.. Такая красивая, а такая злая. Не боишься? Одна ночью ездить?.. А?

– Руку. Я сказала. Руку! – Так как это не произвело никакого действия, то она, не отбиваясь и не выпуская руля, откинула голову. – Эй, амиго! Тут с тобой парень хочет познакомиться.

Милиционер сразу отпрянул.

– Кто это там у вас, – сказал он погодя.

– Летающий гвозде-жопо-выдиратель.

– Ну я серьезно! Муж, что ли? – он подождал. – А чего он, того, что ли? Пьяный?

– Видишь ли, солнце. Он мертвый. Я из него высосала всю кровь, и теперь везу сбросить в прорубь. Хочешь посмотреть?..