Эна Трамп - Возвращение Робин Гуда

– Хоть бы телевизор! Вот так. Без свидетелей. – Он закашлял и замолк.

– У вас нет пилы, – спросил Николай и объяснил: – я с дач. Там дом строят, я сторож. А пилу заперли, забыли. Мне топить нечем.

– Да ты зайди! – Женщина осмотрела его и, видимо удовлетворенная, удалилась в соседнюю комнату. Николай топтался на коврике у двери. Он был в валенках и телогрейке. Татуировку на щеке он залепил лейкопластырем. Она вышла:

– Тольки такая, – маленькая одноручная пила: – То, что надо, – обрадовался он. – Кали принясешь? (Когда принесёшь?) – Завтра, – сказал он. – Я уже срубил елку, но она застряла. Я все попилю, а завтра буду колоть. Топор у меня есть. – Она все еще держала пилу.

– А там жа ж е сторож, – сказала она. – На три участка. – Видимо, они об этом не знали, – сказал он. – А может доверяют. Мне, в смысле. – (Он намекал, чтобы она выпустила пилу.)

– Вон де ён. – Она толкнула дверь, высунулась из нее, указывая. Она указала в сторону соседнего дачного комплекса, туда он еще не ходил. – На краю дом таки маленький без огорода, да ты увидишь, – сказала она. – Ён на три участка. Вось эты яго, – она махнула рукой на дачи, откуда он пришел, – и той. И яще за ним, отсюда ня видно.

– Я только тот сторожу, который они строят. Если соседний загорится – я и пальцем не пошевелю. Ну, если нет опасности, что огонь перекинется. – Она закрыла дверь и повернулась, пилу держа по-прежнему на отлете, – низенькая, похожая на связку сарделек, и в огромных розовых поролоновых тапкособаках с вращающимися глазами-пуговицами, больше ни на что смотреть было просто невозможно. Некоторое время разглядывала его. – А чяго ж тебе дров не оставили? Раз ты у них сторож?

– Вы не местная? – спросил он.

Она согласилась: – С-под Витебска. – У меня там родственники есть, – сказал. – Оршанский район. Деревня Зубово. Не слышали? – Она покачала головой и наконец-то отдала пилу, предварительно предупредив: – Ты тут не пили. Лесники ходят. – Да я только сухостой, – сказал он. – А-а, – согласилась она, выпуская его. – Де твой дом? – выглядывая за дверь. – Да я принесу, – сказал он, оборачиваясь на ходу. – Они в выходные приедут.

Но по дороге свернул в магазин. Магазин находился через поле льда, с торчащими из-под него рулонами чернозема, едва присыпанными снегом. Почти каток.

Он избрал обходной путь и пошел по замерзшей глиняной колее, протянувшейся по краю. Колея шла по границе поля и леса до двух дубов, выставленных дозором, и тут кончалась – будто бы тракторист ездил с единственной целью поваляться под их сенью – или, вернее, поскольку земля под корнями носила следы упорной борьбы, будто они его съели.

Ветру не было преград, и когда Николай направился от дубов – поворотной точки – уже прямо держа на деревню – которая называлась Дороховка в честь знаменитого партизана, который партизанил не здесь, а где-то под Можайском, где тоже была деревня с таким названием, – щеку ему надуло так, что она стала нечувствительна, а из носа, едва он вошел в магазин и пристроился в хвост, потекла вода. Он шмыгал им, шмыгал, а когда дошло до него, хотел сказать: – Хлеба, – но не выдержал и купил капусту резаную с рисом и овощами, банку. После чего пристроился на столик у выхода, завязывая продукты в рюкзак. Не хотелось покидать тепло; людей, точно тех, что тридцатью километрами севернее, – хотя антураж и выбор на прилавках не допускали иллюзий о статусе населенного пункта. Разве в речи прилив белоруцкого – что, опять же, скорее правило для городских окраин: добротно, даже модно одетые; и в квартирах у них всяко-разно чудо-техника, даже если удобства на двор. И Польша. И Турция.

Помешкав рядом с очередью, вышел.

Крохотная кухня и направо вроде чулана, доверху заваленного стройматериалами – в основном мешки цемента, но имелись там рейки, планки, – должно быть, денег стоят (заимствуя от них на растопку): некогда – жилое помещение, чему свидетельством засранное мухами и почти невидимое в глубине окошко, а главное отдельная печка, копия той, что в комнате. Вытащить все это – и протопить камору было бы легче легкого. Но готовить нельзя, печка сплошная, без плиты (газовую же заперли в большом доме).

Вошел с улицы, где курил, сидя на углу большого дома, в накинутом на плечи пиджаке, поглядывая на трубу, из которой вырывался дымок, светлее неба, – печка топилась не первый час, мороз, звезды (а днем нет солнца), и всё снега нет и нет. Но было еще не поздно. Просто темень. Часов семь.

Печка потрескивала; уже не дымила; грязная посуда стояла на табуретке у помойного ведра. По сброшенным с чердака половикам. Перед старым сервантом.

С книгами на чердаке: пара картонных, уже нового времени, банановых коробок – сверху юридические справочники и Мопассан, а дальше не полез, – то же, что и с овощами в кухне, только раньше. Но здесь не тронутые ни тлей ни плесенью, под двойной защитой стекла и крыши. Садоводоогородные справочники. Начинаются на «как». Как выращивать яблоню. Разведение огурцов в подвале. Над следующей надолго, взмахивая страницами, над каждой бесконечно привлекательной (но оттого не менее далекой), и наконец – на кровать: как влитая в покрывало. «Как сложить печь». С картинками в разрезе.

Кастрюля, сходящая за чайник, парилась в печи (осталась треть). Помыл сигареты, взял посуду, взял стул и вернулся.

Садомазоогородческие лишь частично, в углу, – их как будто снимали, чтобы заполнить взамен освободившееся пространство; а сначала вдвигали так, не освобождая – вынул-вставил. Лермонтов, т. 4.

Но потом после нескольких воткнутых всё переменилось. Теперь появилась система. Видно, вид этих танков, проросших сквозь бесцветные брошюры, чьим названиям не место на корешке, возбудил неистовую мысль – и место расчистилось; расчищалось, по мере того как из города текла электричка, и в ней, колыхаясь, в своем ридикюле/трюме/резервуаре, – четыре тома Платона. Гегель. Кон… бен… дит. Маркузе. Августин. Божественная комедия. Новый завет. Древнерусские патерики, литпамятники, том 1: Киевский патерик. Том 2: Волоколамский. … … …

Взгляд еще полз по железной дороге, трудолюбиво прожевывая за шпалой шпалу, дребезжа, как дрезина на ходу – но внимание ушло. И, лишенный силы/тяжести, отпал/подлетел/обвалился – сухим листом окружив комнату, залетел за диван, уцепился за свет и, словно червяк, насадил себя на луч и стал подтягиваться.

Снег скрипел, синтетический. От фонаря между домами по снегу искры, как от бенгальского огня. До туалета короткой, обходя большой слева, – вспомнил и оглянулся: дыма почти не было. Скрипит под ногами даже в будке – страшно подумать, расстегнуться. Псс. Пахнет духáми. До звезд.

– И мы по реке – На своем челноке… Девчонки! Девчонки! Возьмите мой хуй в ручонки. – Светла-аа и ясна голубаа-ялуна… Над зе…ркалом вод, словно лебедь плывет. Х-а… ххь… х-хьь…