Роберт Зеталер - Вся жизнь

– Может, оно и получится – написать слова на горе, – начал Матль, поглаживая бороду. – Написать дьявольскими чернилами – огнем!

И он рассказал, что в годы своей молодости провел несколько летних сезонов в северных регионах – рубил лес для строительства мостов. Там ему доводилось присутствовать на празднике Святейшего Сердца Иисуса, когда июньским днем жители поджигали деревянные заготовки, а те, образуя настоящие картины, освещали горы в ночи. Матль натолкнул Эггера на мысль, что коль уж можно рисовать огнем, то и писать им тоже можно. Например, таким образом сделать Мари предложение руки и сердца. Три-четыре слова, больше написать едва ли удастся. «Будешь моей женой?» или «Стань моей, любимая!» Такое, что понравилось бы любой женщине.

– Да, примерно так… – задумчиво добавил Матль.

А потом снял усыпанную почками веточку, которая зацепилась за его воротник, и стал одну за другой откусывать маленькие белые почки, посасывая их, как карамельки.

– Да, – кивнул Эггер, – так, может, и получится.

Две недели спустя, в первое воскресенье октября, под вечер, семнадцать самых надежных рабочих из бригады Эггера взобрались по каменистой осыпи на вершину Коршуновой гряды, чтобы, следуя хриплым указаниям Матля, заложить набитые опилками и пропитанные керосином льняные мешочки общим весом в двести пятьдесят с половиной килограммов в скалу, на расстоянии около двух метров друг от друга, по линии, заранее намеченной пеньковым канатом. Несколько дней назад, закончив работу, Эггер собрал их в палатке, где обустроили столовую, чтобы поделиться своими планами и попросить помощи.

– Получите по семьдесят грошей да четвертинку травяной самогонки, – пообещал Эггер, разглядывая перепачканные лица рабочих.

Вот уже почти месяц он откладывал деньги с получки, собирал монеты в ящик из-под свечек, пряча его в яму у порога дома.

– Хотим восемьдесят грошей и пол-литра! – выпалил черноволосый слесарь-сборщик, всего-то недели две назад приехавший работать на фирму из Ломбардии, но уже заслуживший, благодаря взрывному темпераменту, определенный авторитет в бригаде.

– Девяносто грошей, но без самогона, – ответил Эггер.

– Нет, без самогона никак!

– Тогда шестьдесят грошей и пол-литра.

– По рукам! – выкрикнул черноволосый и треснул кулаком по столу, подтверждая, что сделка состоялась.

Большую часть времени Томас Матль сидел на выступе скалы, руководя действиями рабочих. Мешочки никак не могут располагаться дальше двух метров друг от друга, иначе в буквах будут пробелы.

– Кто же пишет признание в любви дырявыми буквами, дурень ты пустоголовый! – кричал он, швырнув в сторону молодого монтажника, допустившего слишком большие промежутки, камень величиной с кулак.

Рабочие выложили все мешочки точно к закату. Ночь опустилась на горы, Матль перелез со своего выступа к первой букве надписи. Осмотрел склон, по которому равномерно распределилась вся бригада. Затем отряхнул брюки от пыли, выудил из кармана коробок спичек и поджег палку, которая торчала рядом с ним из земли и была обмотана пропитанной керосином тканью. Взяв в руки факел, он стал размахивать им над головой и заорал что есть мочи. Почти в тот же миг на каменистой осыпи вспыхнули еще шестнадцать факелов, рабочие забегали вдоль линий, мигом зажигая один мешочек за другим. Матль тихо усмехнулся. От мысли о самогонке ему стало тепло, но спиной он уже чувствовал прохладное дыхание ночи, все ниже опускающейся на горы.

В ту же минуту внизу, в долине, Андреас Эггер приобнял Мари за плечи. Они договорились встретиться у пня рядом со старым мостиком на закате солнца, Эггер почувствовал облегчение, когда Мари появилась там вовремя. Она была в светлом льняном платье, волосы ее пахли мылом, сеном и самую малость жареной свининой. Постелив пиджак на пень, Эггер предложил ей присесть. Он, дескать, хочет показать ей нечто незабываемое.

– Будет красиво? – спросила Мари.

– Может быть, – ответил Эггер.

Молча они сидели рядом и наблюдали, как солнце исчезает за горами. Эггер слышал, как колотится его сердце. На миг ему даже показалось, будто сердце бьется не у него в груди, а в этом пне, будто гнилой кусок дерева возрождается для новой жизни. Тут издалека донесся крик Томаса Матля, и Эггер произнес, указывая в темноту:

– Смотри!

На той стороне долины, высоко в горах, загорелись шестнадцать огоньков, замельтешили, запрыгали во все стороны, словно рой светлячков. Казалось, перемещаясь, они оставляли за собой капельки света, а те потом соединялись друг с другом плавными линиями. Эггер чувствовал тепло, исходящее от Мари. Обнимая ее за плечи, он слышал тихое дыхание. Горящие линии на горе изгибались, вились, некоторые замыкались, образуя окружности. Последними загорелись прямая линия и точка справа, и Эггер знал, что это старый Матль взобрался по каменистой осыпи и лично поджег несколько последних мешочков.

Слова «Для тебя, Мари!» горели на склоне, огромные, хорошо видные каждому в долине. Буква «М» казалось немного косой, кроме того, в середине зияла дыра, словно кто-то пытался разорвать ее пополам. Как минимум два мешочка не загорелись – а может, их даже не заложили в нужные места. Сделав глубокий вздох, Эггер повернулся к Мари и попытался разглядеть ее лицо во тьме. А затем спросил:

– Ты станешь моей женой?

– Да, – прошептала она едва слышно.

Эггер не знал, верно ли он расслышал ответ, а потому переспросил:

– Станешь моей женой, Мари?

– Да, стану, – повторила она твердым голосом, и Эггер почувствовал, что вот-вот свалится с пня, на котором сидел.

Но не свалился. Они прижались друг к другу, а когда разомкнули объятия, огни на горе уже погасли.

Андреас Эггер больше не проводил ночи в одиночестве. Теперь рядом с ним на кровати, тихонько вздыхая, спала жена, а он мог рассматривать изгибы ее тела под одеялом, фигуру, которую за последние недели хорошо изучил, но все еще воспринимал как непостижимое чудо. Эггеру уже тридцать три, и свои обязанности он знает. Он будет защищать Мари и обеспечивать ее, так он решил, так и поступит. И поэтому однажды утром, в понедельник, он вновь явился к прокуристу фирмы, где работал.

– Я хочу больше работать, – заявил Эггер, вертя шерстяную шапку в руках.

Оторвав взгляд от письменного стола, прокурист раздраженно посмотрел на Эггера:

– Нет таких людей, которые хотят больше работать!

– А я хочу, потому что скоро обзаведусь семьей.

– Значит, ты хочешь получать больше денег, а не больше работать.

– Поскольку вы так считаете, в ваших словах есть доля правды.

– Да, я считаю именно так. Сколько ты получаешь сейчас?

– Шестьдесят грошей в час.

Откинувшись в кресле, прокурист посмотрел в окно, где за слоем пыли виднелись белые вершины Петушиного хребта. Медленно погладил рукой лысину. Затем, шумно выдохнув, взглянул Эггеру в глаза.