Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

В половине одиннадцатого фрау Линзер говорит:

— А теперь нашей Мале пора идти; будь кавалером, Пауль, проводи ее хоть часть дороги. На улицах сейчас так темно, да и небезопасно.

Пауль надевает пальто и шапку и, спускаясь по лестнице со своей спутницей, освещает ступеньки карманным фонариком отца. Молодые люди шагают рядом по Кольбергерштрассе до Визенштрассе. Они проходят под окружной дорогой и сворачивают на широкую пустынную Панкштрассе. В сущности, говорит одна Мале.

— Ух, какой холод! — восклицает она, когда они выходят из дому.

— Вот темнотища, — добавляет Мале под мостом.

Проходя мимо Гильдебрандовской шоколадной фабрики, она говорит:

— Здесь ужасная глушь. А ты не боишься возвращаться один?

Пауль, до сих пор бурчавший только «гм», «гм», громко хохочет, он обижен.

— Я — и бояться? Кажется, вы тоже считаете меня еще ребенком?

— Почему? Оттого, что я спросила, не будет ли вам страшно?

— Потому что вы говорите мне «ты». Я же обращаюсь к вам на «вы».

— Ну так и вы называйте меня на «ты», — искренне хохочет девушка и виновато добавляет: — Вы за это на меня не обижайтесь; я ведь в Берлине совсем недавно. А дома мы все между собой на «ты».

Пауля вдруг точно подменили. Теперь и он становится разговорчивым… И с каким увлечением он говорит! Рассказывает об их «Клубе благородных следопытов», раньше они назывались «Благородными соколами», Пауль там секретарем. Сейчас, зимой, они никуда не ездят и чаще собираются вместе. Но весной опять пустятся в дорогу. С мандолинами, кострами и всем прочим! Это звучит очень увлекательно, и Мале внимательно слушает.

Когда они прощаются перед домом на Бадштрассе, он набирается храбрости и спрашивает ее, не согласится ли она как-нибудь встретиться с ним.

— Я еще не знаю, как все сложится на моей новой работе… а вы мне напишите.

— Кажется, мы решили говорить друг другу «ты»?

— Ну ладно, значит, напиши мне, Пауль.

— Будет сделано, Мале!

В ушах у него еще звучат ее прощальные слова:

— Доберись благополучно до Кольбергерштрассе!

Он уходит крупным решительным шагом. Ему навстречу дует холодный, резкий ночной ветер, но у Пауля на душе тепло и хорошо. Крепко сжимает он правой рукой лежащий в кармане ключ от двери и вызывающе озирается. Пусть только к нему подойдут и чего-нибудь от него потребуют… Но никого нет.

Антон Шикеданц, по прозванию Мазила, тремя торжественными ударами колокола возвестил, что собрание «Клуба» открыто. Мазила, которому почти девятнадцать, здесь не только самый старший, но и самый сильный. Кроме того, он целый год был солдатом. Это обстоятельство и то, что у него всегда есть деньги, хотя никто не знает откуда, закрепило за ним среди этого десятка парней, из которых младшему пятнадцать, авторитет «вожака шайки». Согласно параграфу девять их устава, во время странствий и экскурсий все обязаны беспрекословно повиноваться его приказам. Причем шайке живется очень хорошо; Мазила отлично умеет сделать так, что в общем котле всегда что-нибудь да окажется. А подчас и так много, что удается домой прихватить. В этом и состоит тайное горе, которое вчера, в сочельник, опять угнетало мамашу Кегель.

Мазила — порядочный хитрец и пройдоха. Он отлично умеет выклянчить у крестьян картошку, яйца, а порой и куренка. А если не дают добровольно, они очищают амбары. Или до тех пор галдят у ворот, пока все обитатели дома испуганно не сбегаются на шум. А тем временем Карапуз и Крошка, самые младшие члены шайки, обследуют куриные гнезда и даже заглядывают в кухню. Мальчишки воспринимают все это как веселые шалости, но мамаша Кегель, которой Пауль однажды доверчиво проболтался, на этот счет другого мнения. И с тех пор Пауль больше ничего не таскал домой, но и этим он ей не угодил. Целыми неделями на картофельные талоны выдавали мороженую брюкву — и только.

— Неужто ты не можешь принести хоть несколько картошек, за деньги, конечно, не ворованные? — спросила она его однажды.

С тех пор Пауль стал опять таскать домой продукты «за деньги». Бабушка заглушала в себе сомнения относительно того, насколько они «честно» приобретены. К сожалению, время сейчас такое, когда не будешь особенно расспрашивать, как да откуда.

— Итак, мы дошли до третьего пункта нашей повестки — прием новых членов, — возгласил председатель, после того как Пауль прочитал протокол и никаких замечаний не последовало. — Заявил о своем желании господин Альфред Штюве. Ручаются за него Хаммер и Мэдрих. Я обращаюсь к поручителям с вопросом, подготовили ли они господина Штюве к тому, что перед приемом ему придется подвергнуться некоторым испытаниям. А господина Штюве я спрашиваю: согласен ли он без возражений «изгнать из себя ветхого Адама», отрешиться от старых взглядов и стать одним из наших. Итак, приступим к приготовлениям. А пока господин Штюве вместе со своими поручителями покинет помещение.

Когда семнадцатилетний паренек с болезненно припухшим бледным лицом через пять минут возвращается, и без того тусклый свет в окнах — в эти часы газ выключают — оказывается еще более затемненным с помощью красной бумаги. Участники сборища успели натянуть на голову трусы и вывернуть куртки, что сделало их неузнаваемыми, на столе президиума стоит пивная кружка в форме черепа, а по бокам два зажженных сальных огарка. Перед ними лежат два скрещенных страннических посоха и начищенный штык.

После того как посвящаемый повторил высокопарную присягу, содержащую в основном обет послушания вождю шайки, верности сотоварищам и соблюдения ритуалов и тайн сообщества, ему приказывают выпить залпом пивную кружку. Оказывается — какая-то тепловатая соленая жидкость. В то время как он пьет, парнишке приходит мысль… неужели это… Но он подчиняется. Вдруг на него обрушиваются здоровенные кулаки и его бросают на стол, тут каждый из присутствующих крепко бьет его ладонью по заду. Затем вожак шайки выливает ему на голову стакан холодной воды и говорит, что отныне его прозвище будет Жирок. Маскировочные одежды срываются, каждый награждает новичка братским поцелуем… и церемония приема окончена.

— Тебе повезло, что ты вступаешь к нам не летом, а то «ветхого Адама» изгоняли бы в лесу. Меня два часа продержали подвешенным к столбу пыток, — утешал Пауль нового сотоварища, которого только сейчас вырвало.

Вильгельм Кегель осуществил свей замысел относительно отрядов охраны безопасности. С красной повязкой на рукаве, с винтовкой через плечо патрулирует он улицы. В сопровождающем его отряде — один бывший полицейский. Они теперь выполняют службу уже без былых «божественных» атрибутов — без шлема, сабли, револьвера, и уже нет у них того высокомерного и строгого взгляда, от которого тот, на кого он был устремлен, начинал со страху трястись. Глаза этих полицейских по большей части опущены, и они целиком подчиняются начальнику патруля, который за ними «наблюдает».