Максим Замшев - Концертмейстер

И когда голубок с голубкой бесстрашно начали миловаться почти у их ног, Арсений продекламировал любимого Блока, один из его томительно не рифмованных стихов:

Елена в ответ окинула его отнюдь не безучастным взглядом…

Чего они не заметили?

Того, как прошло время…

Она предложила не ждать трамвая, а прогуляться до Петроградской пешком.

— Обещаю продолжение экскурсии…

Они прошли по улице Гоголя до Невского, всеми своими окнами, витринами, кокардами милицейских фуражек и бляхами на кителях военных патрульных отправляющего солнечный свет на близкий шпиль Адмиралтейства, по которому тот скатывался с азартом школьника, скатывающегося по перилам, и мгновенно забирался обратно со скоростью космической ракеты; пересекли проспект под светофорное подмигивание и через арку Генерального штаба, под которой удобней всего пролетать невскому ветру, вышли на Дворцовую, полную праздного народа, двигающегося хаотично и с суетливым восторгом глазеющего по сторонам. Зимний царский дворец, давно уже взятый в музейным плен, выглядел как будто ссутулившимся и уставившимся себе под ноги.

— Любопытно, что мы, проклиная всю царскую историю России, демонстрируем туристам исключительно ее памятники. Не думал, как при таких плохих царях-угнетателях строилась такая красота?

— Не думал. Но мне, кажется, что не все цари плохие. Петр Первый, например.

Лена засмеялась.

— Ну да. С этим трудно спорить. Особенно в этом городе.

Они вместе с людской массой втекли в улицу Халтурина, в чью архитектуру просочилось что-то византийское, так ненавидимое Петром.

— Когда я прохожу здесь, — Лена остановилась на полукруглом мостике через Зимнюю канавку, — не могу избавиться от мысли, что во всем этом присутствует какая-то ложь и вода этого канала не хочет втекать в Неву, сопротивляется, цепляется за все арки, за берега. У тебя нет такого ощущения?

Арсений всмотрелся в ровный гранит набережной с аккуратными, симметрично поделенными решетками, пока взгляд не уперся в скопище домов на другом берегу Невы, внутренне восхитился стройностью всех элементов, их ажурностью и в то же время мощью, но ничего мучительного и лживого не разглядел.

— Кстати, — продолжила Лена, — Лиза утопилась тут только у Чайковского, у Пушкина этого и в помине нет.

— Ну это я знаю, — протянул Арсений удовлетворенно, — в музыке я не такой уж необразованный, как в истории.

Весь их разговор до этого момента складывался так, что ему не приходилось выбирать, на «ты» ее называть или на «вы». «Ты» просилось, но все же «тыкнуть» было страшновато, а «вы» создавало излишнюю холодность, сейчас не нужную. Однако хорошее воспитание победило. Когда они шли по Кировскому мосту, длинному, шумно машинному, одинокому в своей непомерной длине и окруженному неслыханным великолепием видов, Арсений, предчувствуя скорое окончание прогулки, спросил:

— Семен Ростиславович вас, наверное, заждался.

Согласно расписанию, сегодня Михнов в консерватории с учениками не занимался.

— Заждался бы, если бы был дома, — усмехнулась немного недобро Елена. Потом, чуть смягчившись, пояснила: — Он у родителей. Они живут во Всеволожске. Часто болеют. Вот он их и навещает при любой возможности.

При слове «родители» у Арсения немного защемило в груди, но он быстро совладал с собой.

Мимо них прогромыхал трамвай.

задумчиво продекламировала девушка.

— Чьи это стихи? — встрепенулся Арсений.

Строки звучали непривычно и свежо.

— Уверен, что хочешь знать?

— А почему я могу не хотеть этого знать?

— Это Бродский.

— Бродский?

Арсений недоумевал. От Невского к Ленинградской филармонии вела улица Бродского. Однако, судя по рассказам отца, тот Бродский, в честь которого названа улица, был живописцем и стихов не писал.

— Да. Иосиф Бродский…

— Это современный поэт?

— Да. Только стихов его в журналах не прочтешь. Он эмигрант. Живет в США.

— А… Жалко, что не в СССР. Хорошие стихи. — Арсений искал возможность свернуть с этой темы. Так недолго и до Солженицына с Сахаровым дойти. А эти имена возвращали его к той тине, из которой он только недавно вырвался и еще помнил, как она пахнет.

— Как-нибудь расскажу тебе о нем побольше. Если пожелаешь.

Сильный и теплый порыв в этот момент прошелся по ее волосам, взволновав их, одновременно потрепав щеки Арсения и сморщив отдельные места на зеленоватой толще невской воды, с ленивыми покачиваниями протекающей под мостом.

— С удовольствием послушаю.

Сначала дошли до его дома. Пока подходили к нему, Лена пристально, со всех ракурсов осмотрела его. Так обычно изучают вещь, перед тем как купить.

— Ну вот здесь мы живем с отцом, — сказал Арсений и тут же пожалел: наверняка сейчас последует вопрос: «А где мама?»

Но Елена смолчала, подняла глаза и долго что-то выглядывала, перед тем как поинтересоваться у Арсения.

— Уютные какие герани на окнах в последнем этаже. Не ваши?

— Нет. Наши окна сюда не выходят.

— А куда? Во двор?

— Нет. На площадь.

— Ну ладно. Ступай. Надеюсь, тебе было интересно. — девушка, чуть прищурившись, заглянула прямо ему в глаза, и от этого взгляда ему стало как-то не по себе, будто он вмиг лишился права принимать решения самостоятельно и начинает жить согласно чьей-то неведомой воли.

— Давайте я вас провожу. — из этих слов к Арсению почему-то добрался страх.

Лена в ответ прыснула:

— Да здесь два шага. Боишься, я не дойду? — и вдруг, посерьезнев, добавила: — хотя пошли. Галантность не такое уж распространенное явление под луной, особенно в наши дни.

Через пару домов они оказались около вывески из больших букв: «ГАСТРОНОМИЯ КОНСЕРВЫ ГАСТРОНОМИЯ». За буквами располагался один из самых больших в этом районе продовольственных магазинов, где в хороший день можно было вполне достойно отовариться.

— Мне надо зайти кое-что купить домой, — сказала она немного печально. — Если неохота, не жди меня.

Она ловко достала из кожаной сумки другую, в несколько раз сложенную, и, развернув ее, взяла за матерчатую ручку.

— Я никуда не тороплюсь, — доброжелательно заверил ее Арсений, а сам огорчился: «Покупает продукты для любимого мужа. Ждет его». От этого вывода внутри что-то заныло и придало всему происходящему с ним сегодня большую долю бессмысленности. В конце концов, а чего он еще ждал? Чего себе напридумывал? Прав отец, который иногда корит его за то, что он, не желая мириться с чем-нибудь, придумывает взамен этого нечто не существующее, но более ему подходящее.