Максим Замшев - Концертмейстер

— Так пьют отличные ребята, — похвалил Арсения Дэн. — Я-то думал, у вас в консе одни хлюпики обретаются. Оказывается, ошибался.

В бутылке оставалось еще достаточно коньяка. Дэн, так же как и Арсений, налил себе полный стакан и, по-пижонски запрокинув голову, влил в себя его содержимое. Все, кроме Кати и Арсения, показно зааплодировали вожаку.

— Как отцу пропажу такой дорогой бутылки объяснишь? — Дэн расстреливал Катю глазами.

— Не переживай. Он не заметит, — отреагировала дочь часто выезжающего за границы нашей родины отца.

Около полуночи будущие артисты ленинградских и других театров изъявили желание уходить. Арсений в это время закрылся в туалете, где его выворачивало до самых внутренностей.

Вышел он покачиваясь, стыдясь и намеревался уйти незаметно. Внутри все ныло и горело. Но Катя поджидала его в коридоре, молча взяла за руку и повела в комнату, где его ждала чашка горячего сладкого чая.

— Пей, дурачок.

— Боюсь, не полезет. — Арсений был едва жив.

— Полезет. Коньяк-то полез. — Катя усмехнулась и потрепала его по голове, отчего в висках у Арсения запульсировало бешено и больно.

— А от головной боли ничего нет? — жалобно простонал горе-выпивоха.

— Сейчас поищу. — с этими словами Катя удалилась.

Арсений, страдая, сел за стол, взял чашку за ручку и чуть не пролил все на себя. Надо же было так напиться! Какой стыд! — отпечатывалось в замутненном сознании. Надо будет домой войти очень тихо, чтобы отец не проснулся. Хотя он, скорее всего, не спит. Ждет меня. Что же делать? Ведь уже так поздно. Метро вот-вот закроют. Пешком? Скоро мосты начнут разводить. Хотя еще и не так скоро. Стоп! Надо позвонить ему и сказать, что он останется ночевать у товарища, поскольку не успевает ни на метро, ни на наземный транспорт. Черт! О чем это он? У Кати остаться собрался? Его что, уже пригласили на ночлег?

Катя вернулась с белой шуршащей таблеточной пластиной в руках.

— Вот. Взяла из материной аптечки. Она всегда это принимает, когда у нее мигрень.

— Спасибо. — Арсений запил таблетку горячим чаем. — Слушай, мне надо идти. Боюсь, домой не успею.

— А ты где живешь? — Катя явно расстроилась из-за его желания ретироваться.

— На Петроградской, на улице Куйбышева.

— Не торопись. — она бросила взгляд на часы, показывающие половину первого. — Видно, что ты не ленинградец. До Литейного моста отсюда быстрым шагом двадцать минут, не больше. А разводится он еще через час. Если повезет, то можно и дождаться трамвая… Скажи, а чего это ты решил по алкоголю ударить? Случилось что? Я чуть не упала, когда тебя входящим в «Рюмочную» увидала.

— Да нет. Ничего не случилось. Просто настроение какое-то было дурацкое.

С каждым глотком чая Арсений возрождался к жизни.

— Как ты себя чувствуешь? — девушка не садилась, словно ожидая, что гость попросит ее еще о чем-то.

— Лучше. Прости меня, что доставил столько хлопот. Ужасно стыдно.

— Да ничего страшного. С кем не бывает. — Катя положила ему руку на плечо и несильно потрепала.

— Ну, я пойду. — Арсений поднялся, справился с внезапным головокружением, втянул побольше воздуха.

— Ты себя в зеркало видел? Ходок. Одного я тебя не отпущу. Провожу до твоей Петроградской.

— В смысле проводишь?.. — Арсений растерялся. — А сама потом куда?..

— Не переживай. В гости не напрашиваюсь. У меня на проспекте Маркса бабушка живет. К ней завалюсь. Она меня давно звала. И я давно ей обещала зайти.

— Неудобно как-то. Так поздно. Ты, наверное, устала. — Арсений на самом деле обрадовался предложению Кати. Перспектива остаться сейчас наедине с ночным городом не радовала.

— Я с удовольствием подышу воздухом. Как-никак уже почти белые ночи. Чего дома-то сидеть?

Катя накинула на плечи кофту, надела туфли на каблуках, не торопясь, с чувством превосходства поправила перед зеркалом волосы. Арсений заглянул в ванную, где сполоснул лицо холодной водой. Можно идти! Поздно, конечно, сейчас. Звонить отцу или нет? Наверное, он заснул. Если что, наберу из автомата.

Ленинград только чуть примерил слабый ночной мрак, чтобы совсем скоро избавиться от него. Солнце заходило за горизонт не полностью, не давая забыть о себе. Впереди, над Выборгской стороной, небо казалось светлее, чем над ними, торопящимися по Литейному проспекту к Литейному мосту.

— Смотри, какое небо красивое! Там, впереди. — Катя взяла Арсения за руку. — Боже мой! У тебя руки как лед. Да и сам ты дрожишь.

— Ничего. Сейчас пройдет. — Арсений держался из последних сил.

Ровная и мертво-холодная питерская перспектива накинулась на него как хищник, он уменьшился в ней, стал сам себе жалок в своем несчастье. И только Катя, совершенно чужая ему девушка, сейчас являла собой то, за что он мог зацепиться, чтобы удержаться и не провалиться в безвозвратный хаос самого себя.

Почему ему так не везет? Чем он провинился? Семья раскололась. Его женщина замужем и, похоже, больше не хочет с ним быть. Поиграла и выкинула. Как злые дети щенка. Разбалансированный алкоголем мозг уже не противился этим вопросам, как раньше. Все впустую. Тех, кого он любит, жизнь отнимает и отнимает. Бабушка, мать, дед, Димка, Лена. Зачем он учится в консерватории? Не способен играть на сцене. Он смешон. Выдумал, что Лена ради него, сопляка, бросит мужа. От всех этих терзаний он шел все быстрее и быстрее. Так идут люди с неподъемными чемоданами, чтобы за счет скорости хоть как-то уменьшить невыносимую тяжесть.

— Куда ты так разогнался? До развода моста еще успеем туда и обратно обернуться, — недоумевала Катя.

Арсений послушно убавил шаг. Хотя ему хотелось миновать этот мост как можно быстрее.

— Ты когда-нибудь видел, как большие корабли идут ночью по Неве?

— Нет еще.

— Ну ты даешь.

Арсению никогда не бывало так скверно, как сейчас.

Когда они перешли реку, суетящуюся корабликами и суденышками, которые в белом, плавном, чуть влажном мареве курсировали от моста к мосту, с палубами, забитыми туристами, преимущественно иностранными, Катя совсем потеряла к Арсению интерес. На лице ее проступила та усталость, что говорит о том, что только природная вежливость заставляет продолжать общаться и делать вид, что тебе интересно с твоим визави. Очевидно, она чего-то другого ждала от этой прогулки, а не дождавшись, плюнула на все.

На галантное и катастрофически неуместное предложение однокурсника проводить ее она отмахнулась — тут два шага! — и, небрежно чмокнув его в щеку, простилась. Ее фигура удалялась, уменьшалась в мрачноватых декорациях улицы Лебедева, где, нависая над мостовой, хищно оглядывают друг друга с двух сторон корпуса Военно-медицинской и Артиллерийской академий. На Выборгской стороне в гламурную летнюю влажность ленинградского воздуха вплетаются нотки заводского дыма, горьковатой теплой гари и память о совсем еще недавних рабочих бунтах и стачках.