Анатолий Салуцкий - Немой набат

У него была редкая профессия: он работал в «тылу» завтрашнего дня.

Поздней осенью — считай, предзимье — Хитрук собрался на Южный Урал. Он любил и умел исподволь готовить такие вояжи, позволявшие с головой нырнуть в бездну региональных настроений. Заранее засылал на «точку» передовую группу, чтобы составить детальный план предстоящих встреч, скрытых посещений местных тусовок, а также разведать, где у местной власти «башмаки жмут». Впрочем, «группа» — громко сказано. Жизнь показала: чтобы не привлекать внимания к своей персоне, — «К нам едет ревизор!» — полезнее авангард из одного человечка, о полномочиях которого губернатору сообщали из Кремля.

Но подыскивать толковых исполнителей было непросто. Требовались люди тертые, умеющие держаться в тени, но коммуникабельные, а главное, дорожащие услугами Хитрука — лучшая гарантия от утечек относительно его истинной миссии.

Поразмыслив, Борис Семенович «десантировал» на Урал Аркадия Подлевского, которого выудил в «Доме свиданий», а потом пригласил отобедать тет-а-тет в библиотечном зале кафе «Пушкин», полакомиться стерлядкой в икряном соусе. Подлевский подходил по всем статьям: глядит Наполеоном, но охотно клюнул на «подряды», обещанные Хитруком, позволявшие неплохо заработать. Примеси порядочности у собеседника Борис Семенович не уловил — явно ищет, где маслом гуще намазано. Единственное его условие: для облегчения местных контактов взять с собой гражданскую жену.

Хитрука это не смутило, и, перейдя на начальственное «ты», он напутствовал:

— Глядеть надо в корень. Как говорил мой прежний начальник в Кремле, генеральской России без щедринского мужика не бывает. Ёмкая формула! На все времена.

И примерно через месяц Подлевский в письменной форме, с указанием дат, фамилий и объективок на «действующих лиц» — от «либералов со слезой» до патриотических аспидов — положил перед Хитруком план предстоящей командировки. Гримасничая под интернет и извинившись за много «букафф», устно изложил понимание региональной ситуации, загибая откровенно, порой кисло. Аккуратно польстил:

— Вы, ваше степенство, очень любопытный регион выбрали. Все там: как говорится, и распивочно, и на вынос. Полный спектр, включая провинциальные политические подмигивания, «мутителей народа», визгливых крикунов и прочей несистемщины. А если по-крупному, клубочек-то со вмотом, снаружи вроде как и приторно, а внутри, похоже, с горчинкой.

— Кстати, летим вдвоем, без дамского сопровождения, — мимоходом вставил Хитрук. В деле Подлевский нужен был ему полностью, без обременений личными настроениями.

Человек сам выбирает судьбу.

Внезапное предложение на пару недель смотаться в незнакомый город не то чтобы озадачило Веру Богодухову, а скорее смутило. После женевского очарования Аркадием их дружество вступило в новый этап. На нее обрушились шикарные ресторанные ухаживания, возникли еженедельные посыльные с роскошными букетами, заставлявшие млеть пожилых дам, дежуривших в подъезде. Настроение Веры изменилось. Подлевский, шутливо называвший ее вишенкой-черешенкой, а себя с иронией величавший реставратором жизни, нравился ей, но уже не казался таким обворожительным, как поначалу.

Ценившая не только свободу мнений, но и свободу сомнений, она не могла понять причин своей настороженности. Исходили эти душевные неудобья вовсе не от гаданий о серьезности намерений Аркадия, а коренились в подсознании, затрудняя их осмысление. «Дар чтения в чужой душе дается немногим, да и эти немногие часто ошибаются», — вспоминала она чье-то изречение и злилась на себя: всеведения нет даже в собственной душе. Возможно, эти терзания — дамская ерунда. Но если Аркадий — гений обмана, не пора ли зашнуроваться? А в чем может состоять обман? В неискренности чувств? Но этот вопрос не очень беспокоил Веру, готовую к превратностям отношений с Подлевским. Тревога касалась чего-то более важного — самой сути этого по-своему незаурядного человека, в чистоту помыслов которого она изначально поверила.

Внутреннее смятение осложнялось тем, что Подлевский, не только по расчетам мамы, но и по мнению самой Веры, был для нее хорошей парой. Все вроде бы наисправе! Откуда же эти узоры в голове? Отчего явилась донимающая, словно изжога, настороженность, отравляющая карнавал жизни, омрачающая изначальную радость общения?

Настроения шли врозь.

Женщина взрослая, давно пережившая девичьи комплексы, Вера понимала, что время главных решений приближается, а она к ним не готова. В итоге сомнения, с которыми Богодухова восприняла предложение о путешествии на Южный Урал — у Аркадия там дела, — повернулись иной стороной. Конечно, надо соглашаться. Обязательно! Очень, очень кстати такая поездка — возможно, ответит на все вопросы: либо прочь неясные настороженности, либо вскроет причины тревожных мыслей. «От винта!» — скомандовала она себе, отбросив колебания и изготовившись к миссии «гражданской жены», как представил ее кому-то Подлевский.

Командировочная жизнь оказалась привлекательной. После утреннего табльдота в отеле Аркадий исчезал по делам, а Вера отправлялась на экскурсии по центральным улицам и магазинам. Обедали вместе, и он снова куда-то уходил. А по вечерам их приглашал в гости кто-либо из новых разночванных, вплоть до мелкочиновной публики, знакомых Подлевского.

Хотя Вера при таких встречах выполняла роль статиста, эти посиделки были для нее интересны и поучительны, ибо открывали доселе незнакомый мир политических интриг. Она, разумеется, не запоминала фамилий, во множестве звучавших в длительных беседах — иногда за бокалом вина, — однако быстро начала входить в суть обсуждаемых вопросов, далеко не всегда понимая их глубинные смыслы.

Особенно врезался в память визит к некоему Валерию, по словам Аркадия, человеку, не обремененному должностями, однако состоятельному и весьма в местных кругах влиятельному. Его большой домашний кабинет со старинным резным письменным аэродромом производил впечатление. Под высоким, тоже резным торшером уместился уютный уголок из трех кожаных кресел и стеклянного кругляша для кофейного сервиза или бокалов. И едва Аркадий вальяжно расположился в одном из кресел, как сразу продолжил разговор, видимо, начатый днем, в неподобающей для откровенности обстановке:

— Значит, у вас, Валерий, нет абсолютной веры в то, что российский маятник после Путина качнется в сторону прозападных настроений?

— Понимаете, Аркадий Михайлович, — неторопливо, басовито и манерно, даже фигуристо заговорил Валерий, — я хотел бы выстроить наш обмен мнениями не на моих пожеланиях, кои, насколько я полагаю, у нас с вами одинаковы, а на обзоре сомнений в реальности чаемых нами целей. Некоторые разночтения будут проистекать не из различия позиций и принципов, а из намеренно обостряемых мною оценок ситуации.