Владимир Некляев - Реинкарнация

— Крепкий вы… — говорит доктор, когда генерал и те двое с ним выходят. — Ваш отец в каком возрасте умер?

Я не помню, в каком возрасте умер отец.

— А мать?

И про мать не помню… Я не помню даже про себя… Но помню про доктора, которому пробую сказать: «Пусть вы не можете это остановить, но…»

Мне трудно произносить слова не потому, что не хотят слушаться язык и губы, а потому, что в мозгах порваны связи между нейронами — и мысли тычутся слепыми котятами в поисках тех, что остались целыми, цепочек.

— Что «но»?

— Вы могли бы в этом не участвовать.

Доктор смотрит на меня так,как будто то, что я сказал, его очень удивило.

— Мы же говорили с вами про индуизм, про карму, про реинкарнацию…

Да, мы говорили с ним про индуизм, про карму, про реинкарнацию, про изменения связей между нейронами, мы о многом говорили — и что с того? Меня пытают, а он ведет разговоры о индуизме! О законе кармы, по которому, если ты родился палачом, то первейшая твоя обязанность — как можно лучше отрубать головы. Пусть даже так, хотя оно и не совсем так, однако он не палач, а доктор. Именно это я хочу до него донести, в ответ на что он заявляет: «Возможно, в предыдущей жизни я был палачом, исполнил карму палача и стал доктором».

Он не исполнил карму палача и не стал доктором. Доктора не занимаются пытками.

— Разве я вас пытаю?

— А кто?

Он кивает на дверь… Мол, не он… Те, что за дверью… Я спрашиваю:

— А мерзость кто в меня закачивает?

— Сестра. Каждый должен отвечать только за свое.

Он, значит, отвечает только за то, что нажимает красную кнопку.

Тогда за что отвечает генерал? И тот, кто с ним? И сын того, который всех их ко мне посылает?..

Я не задаю эти вопросы доктору, потому что они — из разряда тех, которых он не слышит, но сам спрашивает: «Я исполняю карму доктора, а вы — чью?..»

Он хочет, чтобы я только о том и думал, что взялся не за свое.

Я думаю, что карму доктора он выполняет не так, как надлежит, однако мало ли что я думаю… Я даже не знаю, думаю ли я вообще или нет?

Боль не может думать — она просто болит.

— Кстати, — говорит доктор, не дождавшись ответа на вопрос, чью карму я выполняю, — вы можете этого и не знать. Поэтому наговариваете на себя лишь бы что.

— Каждый из нас, ничего о себе не зная, лишь бы что на себя наговаривает.

Доктор с минуту молчит, затем кивает головой:

— Пожалуй, это так. Хоть главное о себе знают все.

Я не спрашиваю, что такое главное о себе все знают — он мне об этом уже говорил: «Нажми на любого — и из любого вылезет кусок дерьма. Больше ничего». Когда я пытаюсь возразить: «Дерьмо из себя каждый должен выжимать сам…» — он всякий раз прерывает: «Меня интересуете не вы, а ваша боль».

Я пытаюсь его понять.

Он говорит: «Все решает то, больно тебе или не больно, а если больно, то как?» И в минуты, когда мне не больно, я готов признать, что в его размышлениях есть правда: всем нам жалко, когда кто-то, рыба или птица, гибнет; или что-то, альпийский цветок или моравский язык, исчезает, однако кому-то это болит, а кому-то — нет.

— Вас интересует, доктор, болит ли во мне то, из-за чего меня приковали к кровати в вашем морге?

— Нет. — Он усмехается, и усмешка у него надменная. — Что у вас может болеть? Свобода? Демократия?.. Таких органов у человека нет.

К боли привыкнуть невозможно, а к цинизму — можно. Наверное, я привыкаю, потому что спрашиваю: «А у вас карма болит или реинкарнация?…» — и он, как всегда, не слыша того, чего не хочет слышать, продолжает: «Есть кишки, почки, железы. Еще две-три инъекции — и вы оставите игры в то, во что вам не нужно играть, чтобы выжить».

— Я помню, что во мне есть что-то еще, помимо внутренностей.

— Забудьте. Как в новой жизни забывают о жизни предыдущей. Почему, кстати, мы ничего из нее не помним? В этом заключался основной вопрос, связанный с идеей реинкарнации. Брахманы нашли ответ: мы обо всем забываем через боль рождения. Так написано в ведах. Не рождение, а боль создает нового, или как бы нового, потому что он уже был, человека.

Он что, полагает, что создает во мне нового человека?..

— Вы, может быть, думаете, что создаете во мне нового человека, доктор?

— В некотором смысле… Если мы являемся в этот мир через боль, значит, что?..

Он делает паузу, ожидает, пока нейроны в моем мозгу наладят такие связи, с помощью которых я смогу понять, для чего мы появляемся на свет через боль, а я смотрю на часы, обе стрелки на которых неумолимо приближаются к болевому барьеру, и доктор, выждав, констатирует:

— Значит, боль — путь к истине. Недаром же, когда болит — кричат.

— Что значит «недаром?»

— Недаром, потому что постигают истину.

— Она такая страшная?

— Она такая простая.

Я, кстати, не помню, кричу ли? Не слышу себя сквозь боль.

— Я кричу?

— Еще как… — взглянув на часы, направляется к холодильнику, чтобы взять мерзость, доктор, а я напоминаю:

— Вы не дали мне таблетки.

Он останавливается.

— Вот видите, вы уже что-то стали понимать. Наконец.

— Что?..

Доктор не успевает разъяснить мне, ЧТО я наконец понял. Настежь распахивается дверь, в ней появляются трое — и один, генерал, бросает с порога:

— Доктор, вы готовы?

До инъекции остается полчаса.

— Еще полчаса… — растерянно смотрит на генерала и на тех двоих, что вошли с ним, доктор, а сын того, кто всех их ко мне посылает, говорит отрывисто:

— Давайте пораньше. Чтобы не привыкал.

— Но я не… — начинает и замолкает, наткнувшись на взгляд генерала, доктор, подходит к столу, становится возле него спиной ко всем, нажимает красную кнопку… раз… другой… третий… но сестра, которая обычно является мгновенно, не идет… не идет… не идет… и один из охранников, стоящих в дверях, виновато произносит: «Ее нет. Вышла, будет через полчаса».

Шея генерала под белым воротничком рубашки начинает наливаться краской.

— Как нет?.. Куда вышла?.. Здесь закрытый объект или районная поликлиника? — наступает он на охранников. Затем резко поворачивается и бросает доктору: — Значит, сам!

Доктор также поворачивается:

— Я не…

И снова не успевает договорить.

— Что не?.. Колоть не умеешь?.. — с угрожающим удивлением спрашивает генерал, а тот охранник, который повинился за медсестру, предлагает:

— Давайте я… Я умею, нас учили.

Генералу, раскрасневшемуся из-за того, что начальство привел не на закрытый объект, а в районную поликлинику, из-за чего у него могут быть проблемы, хочется побыстрее все закончить, и он согласно кивает: «Ну, давай, раз учили…» — и охранник направляется к моей кровати, но сын того, кто всех их ко мне посылает, вдруг говорит: «Нет! Каждый отвечает за свое!» — и в упор глядит на доктора, будто подслушивал все, о чем мы с доктором говорили. Может, и подслушивал… Они и в районной поликлинике все слушают.