Михаил Попов - На кресах всходних

Медленно, но постепенно соглашались: да, продумано изрядно, и возразить пока нечего. Только Вася Стрельчик тер кулаками кустистые, буйные брови, у него у последнего еще оставалось желание другого плана на будущее.

— А если, однако же, выйти попробовать? Времяночку там… Я ночью бегал, у меня там две стены, и кирпичи есть, можно углом так… Своя хата все ж…

Стрельчиково гнездо пострадало меньше прочих, это вызывало не радость за соседа, а досаду. Сахоней дом пощадили за Мироново полицейство, а с тобой почему так обошлись? жгли вроде внимательно. Говорят, что там даже на погребе замок не тронут. Или то наново навешенный?

Витольд поглядел на него сочувственно:

— Я уже говорил, да ты не слышал: они вернутся, если мы сейчас выползем из лесу и станем устраиваться на пепелище. Они вернутся, и тогда, кто знает, захотят и лес поблизости прочесать. Всех подведешь.

Стрельчик согласился и не согласился:

— Понимаю. Так что же, и сунуться туда нельзя? Даже ночью? Там же припас, да и добра осталось…

— Все, что будет добыто оттуда, сразу под общий замок. Если мы здесь все объединили, то и тамошнее общее.

— Как же, если в моем погребе?! — искренне возмутился Стрельчик.

Остальные молчали. Ситуация была непростая. Про общий котел здесь, в лесу, им было ясно, смирились, но обобществлять к тому же и риск, и удачу, и тайные схованки казалось им пока делом не вполне ясным. Кто-то полезет на пепелище, откопает там — и что же, опять делить на всех? У кого-то вообще один пепел остался. И если он поползет туда ночью, то ведь станет рыться в чужом погребе. Всякий ли позволит!

Витольд сказал: добывать только со своего двора, остальное — мародерство. Стрельчик почему-то решил, что начальство теперь на его стороне, и завел речь о том, что страшные немцы с огнеметами не вернутся. Их небось уже далеко услали, жечь-то приходится немало — то там, то там, — а в Гуриновичи прислали трех литовцев из-под Ошмян. Куда они полезут — ничего ж тут не знают, сами всего боятся. Он, Стрельчик, берется с ними, может быть, даже и переброситься словом: нам тут вместе в лесу и около леса сидеть, можно договориться по-тихому.

— Откуда знаешь про литовцев?

Это и всех остальных заинтересовало.

Стрельчик мрачно замкнулся. Ему очень не хотелось открываться, прямо очень.

— Ладно, — сказал Витольд, — ты один останься, вы идите.

Медленно, разминая забрякшие от неудобного сидения ноги, вожаки лесного племени выбрались на площадку перед землянкой. Правильно, говорили, Витольд придумал, здесь удобнее всего ставить навес, а вон там котел. Самогонщик подтвердил: там лучше всего — когда он думал о расширении дела, еще при поляках, он именно между теми валунами и определял место для себя.

Стал сеяться снег — мелкий, неравномерный, ветром пошевелило высокие кроны, тусклые снежинки разными путями планировали на скользкую желтоватую хвою.

Обменялись мнениями — что такое может знать Стрельчик? Столкнулся со случайным человеком там, у себя, возле дома, когда таскался туда ночью, — больше ничего в голову не приходило. Витольду раскроется, было общее мнение. Стрельчика не то чтобы не любили, — считали его всегдашнюю удачливость немного оскорбляющей общий порядок вещей. Ну, Порхневичи богатые, потому что Порхневичи, Цыдики и Гордиевские — кулаки по жизни, упираются, как волы, и тянут воз, а у Васи все немного само собой получается, чуть ли не со смешком. Вот и сейчас они тут торчат как прошлогодние грибы, а он все знает, где что делается. Правильно будет, если Витольд его расшифрует и мелкую Васькину тайну поставит на общую пользу.

— Ну что, панове заседатели, — подковылял дед Сашка, — какую чуму для нас, бедных, нарешали?

Ему не успели ответить. Где-то в стороне деревни вдруг раздался глухой, как бы проглоченный звук взрыва. Все чуть присели и стали переглядываться округлившимися глазами. У всех была одна мысль: каратели вернулись!

Случилось вот что. Витька Данильчик решил сбегать к ближайшему стожку, чтобы надрать оттуда сена и набить самодельный матрас для своей бабки Даниловны — больно уж она жаловалась: неудобно лежать, кости ломит, в спину холод так и лезет. А эти гады с огнеметами были не дураки, им не понравилось, что жители сбежали, и догадались, что сбежали недалеко и попробуют вернуться, — вот и поставили противопехотную мину. Витьке раздробило ногу, и он почти сразу скончался от потери крови. Схоронили наутро в лесу, побоялись нести на деревенское кладбище и махать лопатами на виду.

Случай этот не заставил Стрельчика передумать, но заставил прекратить разговоры о своих планах.

Дед Сашка удивлялся, как могло такое получиться: он сам видел Сахониху с санками у того самого стожка — и мина не сработала.

Гапан очень радовался, когда господин Маслофф явился к нему с подкреплением на грузовике. Две ночи Иван Иванович провел запершись на все щеколды и с двумя винтовками у изголовья кровати, а потом вообще тайком ушел ночевать к тетке Гунькевича — помоги, братка, и я тебе помогу! Конечно, «пожарная бригада» майора Виммера произвела страшное впечатление на округу, но одно впечатление никого не защитит, если засевшие в лесу захотят мстить. А кому? Только он тут, бедный, и остался. И сбежать не сбежишь — жесткая служба.

Литовская команда состояла из литовцев только наполовину: худой белобрысый русскоговорящий балагур Мажейкис и молчаливый, как ходячая гора, Кайрявичус, с ними латыш Лачиньш, шауляйский фельдшер, длинный, тощий, с маленькой, сплюснутой по вертикали башкой, тоже, как и литовцы, свободно балакавший по-русски, с вечным девичьим румянцем на щеках, напоминавшим Ивану Ивановичу о Касперовиче. И Тейе, эстонец, похожий на покойного Скиндера (только еще субтильнее) и показавшийся немым, поскольку ни одного русского слова не понимал и вел себя так, будто этим гордился. Были они все в желтоватых мадьярских шинелях, в горно-стрелковых массивных ботинках, у Кайрявичуса был «шмассер», и его слушались. А слушали Мажейкиса, непрерывно тараторившего в шуткующем стиле. Собственно, забавны были не сами речи, а акцент.

— Надо доделать дело, — сказал Маслофф, вытирая платком большую лысину.

Они пили чай с начальником полиции, пока литовцы устраивались на месте команды Виммера — они не пошли искать доски, чтобы сколотить топчаны, как им было сказано, а пнули калитку ближайшего дома и выволокли оттуда хозяйские железные кровати, прямо с бельем. А когда кто-то попытался усомниться, что так правильно, — получал прикладом в зубы. В этих мелких карательных акциях Мажейкис, кроме таланта говоруна, к месту проявил талант массовика-затейника. Он жестами натравливал эстонца на упирающихся хозяев. Тот дрался неумело, по-девчачьи, отчего и наказываемым было не слишком больно, и остальным смешно, а маленькому Гансику (так его звали) позволяло думать, что он нужный в команде человек.